 |
|
Страница 1 из 1
|
[ Сообщений: 6 ] |
|
| Автор |
Сообщение |
|
Aratron
Site Admin
Зарегистрирован: 29-08, 21:16
Сообщения: 1570
Откуда: Москва
|
Рей Бредбери
Надвигается беда
Перевод Н. Григорьевой и В. Грушенецкого
С благодарностью Дженет Джонсон,
учившей меня писать рассказы,
и
Сноу Лонгли Хауш, учившей меня поэзии
в лос-анджелесской средней школе,
очень давно,
и
Джеку Гассу, помогавшему мне в работе
над этим романом,
не так уж давно.
Не удержишь то, что любишь.
У. Б. Йейтс
Потому что они не заснут, если не сделают
зла; пропадает сон у них, если они не
доведут кого до падения; ибо они едят
хлеб беззакония и пьют вино хищения.
Книга Притчей Соломоновых, 4, 16-17
Мне неизвестно толком, чем все это кончится,
но что бы там ни было, я иду навстречу концу,
смеясь (1).
Стабб в "Моби Дике", гл. XXXIX
ПРОЛОГ
Главное дело - стоял октябрь, месяц, особенный для
мальчишек. Само собой, остальные месяцы тоже не похожи друг
на друга, просто, как говорят пираты, одни получше, другие
похуже. Взять вот сентябрь - плохой месяц: надо в школу
идти. Август не в пример лучше - до школы еще не близко.
Июль - ну, июль замечательный: куда ни глянь, на школу и
намека нет. Ну а уж июнь лучше всех: школьные двери
нараспашку, а до сентября - миллион лет.
А теперь взять октябрь. Уже месяц, как началась школьная
тягомотина, значит, к узде пообвык, и дальше пойдет легче.
Уже можно выкроить время и поразмыслить, чего бы этакого
особенно гадкого подкинуть на крыльцо старому Приккету, или
что за прелесть мохнатый обезьяний костюм, дожидающийся
праздника у ХСМ (2) в последний вечер месяца.
А если дело, к примеру, происходит еще и в двадцатых
числах, и небо, оранжевое, как апельсин, слегка пахнет
дымом, то кажется, что Хэллуин (3) в суматохе метел и
хлопанье простынь на ветру так никогда и не наступит.
Но вот в один странный, дикий, мрачный, долгий год
Хэллуин пришел рано, и случилось это двадцать четвертого
октября в три часа после полуночи.
К этому времени Джеймсу Найтшеду с 97-й Дубовой улицы
исполнилось тринадцать лет одиннадцать месяцев и двадцать
три дня от роду, а соседу его, Вильяму Хэллуэю, - тринадцать
лет одиннадцать месяцев и двадцать четыре дня. Оба почти
коснулись четырнадцатилетия, вот-вот оно затрепыхается в
руках.
В ту октябрьскую неделю им обоим выпала ночь, когда они
выросли сразу, вдруг, и навсегда распрощались с детством...
I. ПРИБЫТИЕ
1
Продавец громоотводов прибыл как раз перед бурей. На
склоне облачного октябрьского дня он шел по улице Гринтауна,
Иллинойс, и внимательно поглядывал по сторонам. А вслед за
ним, пока еще в отдалении, стая молний долбила землю, там
огромным зубастым зверем ворочалась гроза, и увернуться от
нее было не так- то просто.
В огромном кожаном мешке торговца тоже погромыхивало. Он
шел от дома к дому, выкрикивая странные названия таившихся в
мешке штуковин, и вдруг остановился перед подстриженной
вкривь и вкось лужайкой.
Трава? Нет, не то. Торговец поднял глаза. А, вот оно.
На траве, выше по отлогому склону, - двое мальчишек. Схожие
и ростом, и обликом, сидят и вырезают свистульки из бузины,
беспечно болтая о прошлом и будущем, сидят, вполне довольные
собой. Этим летом ничего в Гринтауне не обошлось без них,
отсюда до озера и еще дальше - до реки, на каждой вольной
тропке остались следы их ног, и к школе они вроде управились
со всеми делами.
- Эй! Как дела? - окликнул их человек в одежде
грозового цвета. - Дома есть кто?
Мальчишки одинаково помотали головами
- Ладно. Ну, а как у вас с монетой?
Головы снова качнулись вправо-влево.
- Добро, - кивнул торговец, сделал несколько шагов и
остановился, сразу ссутулившись. Что-то его встревожило...
может, окна ближайшего дома, может, тяжелое, холодное небо
над городом. Он медленно повернулся, словно принюхиваясь.
Ветер трепал ветки облетевших деревьев Солнечный луч,
отыскав просвет в тучах, мгновенно вызолотил последние
дубовые листья и тут же пропал, - золото на дубах
потускнело, потянуло сыростью. Все. Очарование исчезло.
Пришелец ступил на зеленый склон.
- Как звать тебя, парень? - спросил он.
Один из ребят, с головой, похожей на белый пух
чертополоха, прищурился и глянул на торговца глазом,
блестящим, словно огромная капля летнего дождя
- Вилли, - представился он. - Вильям Хэллуэй (4).
Грозовой джентльмен слегка повернулся:
- А тебя?
Сосед Вилли даже не шелохнулся. Он лежал ничком на
осенней траве, глубоко задумавшись, словно ему еще только
предстояло сотворить себе имя. Волосы густые, настоящие
лохмы цвета спелых каштанов, вид - отсутствующий, глаза
разглядывают что-то внутри, а цветом - как зеленый горный
хрусталь. Все. Сотворил. Небрежно ткнул сухую травину в
рот.
- Джим Найтшед (5).
Торговец понимающе кивнул.
- Найтшед. То самое имя.
- И в самый раз ему, - сказал Вилли. - Я родился за
минуту до полуночи тридцатого октября, а Джим через минуту
после полуночи, стало быть, уже тридцать первого.
- Аккурат в Хэллуин, - произнес Джим.
Несколько слов - но за ними крылись их жизни: гордость
за матерей, живущих по- соседству, вместе спешащих в
больницу, вместе приносящих миру сыновей, минутой раньше -
светлого, минутой позже - темного. За этим виделась история
веселых праздников вместе, на них Вилли каждый год зажигал
свечи на пироге за минуту до полуночи, а Джим в первую
минуту последнего дня месяца гасил их.
Так много сказал Вилли несколькими словами, так много
подтвердил своим молчанием Джим. Так много услышал
торговец, опередивший бурю и задержавшийся здесь невесть
зачем, разглядывая лица ребят.
- Хэллуэй, Найтшед, - повторил он. - Значит, говорите,
нет денег?
Похоже, огорченный собственным безрассудством, торговец
запустил руку в мешок и выудил чудную железяку.
- Ладно. Берите даром. Думаете - с чего бы это? Скажу,
пожалуй. В один из этих домов ударит молния. Без этой
штуки - бац! Огонь и пепел, жаркое и угли! Трах!
Торговец протянул стержень. Джим не пошевелился, а Вилли
схватил железяку и воскликнул:
- Ты посмотри, какая тяжеленная! И чудная. Никогда
таких громоотводов не видал. Ну, погляди, Джим!
Потянувшись как кошка, Джим наконец соизволил повернуть
голову. Зеленые глаза удивленно распахнулись и тут же
превратились в узенькие щелочки.
Громоотвод представлял из себя кованый крест с
полумесяцем внизу. Стержень усеивали крохотные завитушки и
сплошь покрывали выгравированные слова, произнося которые
можно было запросто вывихнуть челюсть, а таинственные цифры
переплетались с какими-то полузверями-полунасекомыми из
сплошной щетины, когтей и клыков.
- Это - египетский, - уверенно показал носом Джим на
припаянного посередке жука. - Скарабей!
- Точно, парень. Он и есть!
Джим прищурился:
- А вон те куриные следы - финикийские знаки.
- Опять верно.
- Но почему они здесь?
- Почему? - повторил задумчиво торговец. - Ты
спрашиваешь, почему на громоотводе египетские, арабские,
абиссинские, чоктавские знаки? А на каком языке, по-
твоему, говорит ветер? Из какого народа буря? Откуда
приходит дождь? Какого цвета молния? Где родина грома?
Чтобы заклинать огни Святого Эльма, чтобы усмирять этих
синих, крадущихся, косматых котов, надо быть готовым
воспользоваться любым наречием, может пригодиться любой
знак, зверь любого обличья. Во всем мире только мои
громоотводы способны почуять и отогнать любую бурю, откуда
бы она ни явилась, на каком бы языке ни говорила и в каком
бы виде ни пришла. Не сыщете такого чужедальнего
громогласного шторма, которого не смогла бы перешептать эта
железная штуковина.
Но, похоже, Вилли уже не слушал. Повернувшись, он
уставился на что-то позади.
- В чей? - напряженно выдохнул он. - В чей дом она
попадет?
- Гм... в чей?.. - отозвался торговец. - Погоди-ка...
а ну, повернись ко мне. - Он внимательно изучал их лица и
бормотал при этом: - Есть люди... они просто- таки
притягивают молнию, словно хотят высосать ее. У одних,
знаете ли, отрицательная полярность, у других положительная.
Одни только в темноте и загораются, другие в ней гаснут...
Вот вы двое...
- А почему вы так уверены, что молния попадет прямо сюда?
- перебил Джим, сверкая глазами.
Торговца вопрос не смутил.
- У меня есть нос, глаза и уши. Вот два дома.
Прислушайтесь, что говорят их бревна!
Они прислушались. Наверное, это ветер нажимал на
стены... а может, и не ветер.
- Молнии, как реки, текут по своим руслам, - продолжал
между тем торговец. - Чердак одного из этих домов как раз и
есть такое пересохшее русло, оно только и ждет, чтобы молния
пролилась и промчалась по нему. Нынче же ночью!
- Ночью? Этой ночью? - Джим просто сиял от счастья.
- Идет необычная гроза, - промолвил торговец. - Это вам
Том Фури говорит. Фури - подходящее имечко для торговца
громоотводами, а? Я ли взял его? Нет. Имя ли подтолкнуло
меня выбрать профессию? Да! Я жил и смотрел, как облачные
огни скачут по миру, а люди вздрагивают и прячутся. И я
подумал: нанесу на карты ураганы, отмечу бури, а потом
пойду впереди них и буду громыхать моими железными
дубинками, моими чудесными защитницами. Я укрыл и
обезопасил сто тысяч, нет, двести, не счесть сколько,
мирных, богобоязненных домов. Слушайте меня, парни. Если я
говорю, что ваши дела плохи, значит, так оно и есть.
Полезайте на крышу, прибейте там эту железку да заземлите
хорошенько. И все это надо успеть до полуночи!
- Но вы же не сказали, который из домов? - воскликнул
Вилли.
Торговец отступил назад, достал огромный платок,
высморкался и медленно пошел через лужайку. Он шел так,
словно впереди его ждала огромная мина с часовым механизмом.
Он осторожно коснулся перил на крыльце у Вилли, провел рукой
по столбу, потрогал доски ступеней, потом закрыл глаза и
прильнул к дому, вслушиваясь в скрипы и шорохи его костей.
Через минуту, все так же настороженно, он перешел к дверям
Джима. Джим встал и вытянул шею.
Торговец лишь коснулся, лишь пробежал пальцами по старой
краске, слегка стукнул по дереву и уверенно заявил:
- Этот.
Не оглядываясь, он спросил:
- Джим Найтшед, это твой?
- Мой! - с гордостью ответил Джим.
- Я мог бы сразу догадаться, - буркнул торговец.
- Эй, а со мной как же? - В голосе Вилли звучала обида.
Торговец повел носом в сторону его дома.
- Нет. Разве что несколько искорок проскочат по
водосточной трубе. А настоящее зрелище будет здесь, у
Найтшедов. Вот так-то! - Торговец заторопился по лужайке к
своему мешку. - Ну, мне пора. Гроза уже близко. Джим,
друг, тебе говорю - не тяни! А то - бамм! И все твои
медяки, все десятицентовики, все солдатики-индейцы потекли
ручейками. Эйб Линкольн расплылся в мисс Колумбию, орлы на
четвертаках полиняли догола, даже пуговицы на джинсах - и те
потекут, как ртуть. А если молния попадет в мальчишку -
трах! - ив глазу, как на "Кодаке", отпечатается этот огонь.
Вот он скачет с неба, и как дунет в тебя - душа вон! Эй,
парень, прибей эту штуку повыше, а то не видать тебе
завтрашнего рассвета!
Громко брякнув мешком, торговец повернулся и пошел по
дороге, поглядывая то на небо, то на крыши домов, фыркая и
бормоча себе под нос:
- Ох, худо! Сюда идет, чую. Далеко пока, но уж больно
быстро...
Человек в грозовых одеждах уходил. Шляпа цвета тучи
сползла ему на глаза, деревья встревоженно шелестели, а небо
враз стало старым.
Джим и Вилли стояли на лужайке, принюхиваясь к ветру - не
пахнет ли электричеством, а громоотвод лежал между ними на
траве.
- Джим, - пихнул наконец друга в бок Вилли, - да не стой
ты! Твой ведь дом-то, он сказал. Собираешься ты прибивать
эту штуку или нет?
- Нет, - улыбнулся Джим. - Зачем веселье портить?
- Да какое веселье?! Рехнулся, что ли! Я тащу лестницу,
а ты - давай за молотком с гвоздями. И проволоку не забудь.
Вилли мигом приволок лестницу. А Джим, похоже, и не
пошевелился за это время.
- Ну, Джим! Ты о маме подумал? Хочешь, чтобы она
сгорела?
Вилли приставил лестницу и сам полез наверх. Тогда
наконец и Джим медленно подошел и начал взбираться по
ступеням.
Далеко в облачных холмах прокатился гром. Наверху в
воздухе явно различались запахи свежести и сырости. Даже
Джим согласился.
2
Самые лучшие на свете книжки - о живой воде, о рыцарях,
изрубленных на куски, или о том, как расплавленный свинец
льется со стен на головы всяким дуракам, - так говорил Джим
Найтшед, и других книжек он не читал. Если уж не об
ограблении Первого Национального Банка, так хоть про то, как
построить катапульту или сшить из черных лоскутьев невидимую
одежду для ночных вылазок.
Все это Джим выдохнул разом, а Вилли, тоже разом,
вдохнул, пока они возились на крыше, прилаживая громоотвод.
Вилли занимался этим делом с чувством важности и нужности
происходящего, а Джим - слегка стыдясь и считая, что они
просто струсили. Так и день прошел.
После ужина предстоял еженедельный поход в библиотеку.
Как все мальчишки, они никогда не ходили просто так, но,
выбрав цель, кидались к ней со всех ног. Никто не
выигрывал, да и не хотел выиграть, они ведь были друзья;
просто хорошо было бежать рядом, стремительно пропечатывать
теннисными туфлями параллельные строчки следов по лужайкам,
через кусты и рощицы, хорошо было вместе рвать финишную
ленточку и разом схватиться за ручку библиотечной двери, -
никто не оставался в проигрыше, оба побеждали, храня дружбу
до поры, когда утраты станут неизбежны.
Все так и шло этим вечером, сначала теплым, потом -
прохладным. В восемь часов они предоставили ветру нести их
вниз, в город. Летящие руки, локти развернуты, как крылья,
мелькают перемежающиеся слои воздуха - и вот они уже там,
где надо. Три ступеньки, шесть, девять, двенадцать - хлоп!
- ладони шлепнули по библиотечной двери.
Джим и Вилли улыбнулись друг другу. Все это было
здорово: и тихие октябрьские вечера, и библиотека с
зелеными лампами внутри и едва уловимым запахом бумажной
пыли.
Джим вслушался.
- Что это?
- Ветер?..
- Как музыка... - Джим всматривался в даль.
- Совсем никакой музыки не слышу...
- Кончилась! - Джим тряхнул головой. - А может, и не
было. Идем!
Они открыли дверь, ступили внутрь и застыли на пороге.
Перед ними в ожидании распахнулись библиотечные глубины.
Снаружи, в мире, как будто ничего не происходило. Но
здесь, в этих зеленых сумерках, в этой земле бумаги и кожи,
могло случиться всякое. Всегда случалось. Только
прислушайся и услышишь крики десятков тысяч людей, вот
миллионы перетаскивают пушки, точат гильотины, а вот китайцы
маршируют по четыре в ряд. Конечно, незримо, конечно,
бесшумно, но ведь и у Джима, и у Вилли носы и уши на месте.
Здесь фабрика пряностей, здесь дремлют неведомые пустыни.
Напротив двери приятная пожилая дама мисс Уотрикс
отмечает книги, а справа от нее - уже Тибет, и Антарктида, и
Конго. Туда как раз удалилась другая библиотекарша, мисс
Уиллс, ушла через Монголию, запросто унося куски Иокогамы и
остров Целебес. Дальше, в третьем книжном туннеле, пожилой
мужчина шуршит в темноте веником, подметая остатки имбиря и
корицы...
Вилли широко открыл глаза. Каждый раз этот старик
удивлял его - своей работой, своим именем. "Чарльз Вильям
Хэллуэй, - думал Вилли, - не дедушка, не дальний
родственник, не какой-нибудь пожилой дядюшка, нет, - мой
отец... "
А отец? Не поражался ли он каждый раз, встречая
собственного сына на пороге этого уединенного мира? Да.
Каждый раз он выглядел ошеломленным, словно последняя их
встреча состоялась век назад и с тех пор один успел
состариться, а другой так и остался молодым. Это мешало,
стояло между ними.
Старик неуверенно улыбнулся издали. Отец и сын осторожно
двинулись навстречу друг другу.
- Батюшки! Вилли! С утра еще на дюйм вырос! - Чарльз
Хэллуэй повернул голову. - Джим? О, глаза потемнели, щеки
посветлели, тебя что, с обеих сторон припекло?
- Дьявольщина! - энергично высказался Джим.
- Такого не держим, - мгновенно ответил старик. - Ад
есть, вот тут, на "А", у Алигьери.
- Аллегории - это не по мне, - мотнул головой Джим.
- Твоя правда, - засмеялся отец Вилли. - Но я-то имел в
виду Данте. Погляди-ка сюда. Рисунки самого господина
Дорэ. Со всех сторон все показано. Аду повезло. Он
никогда не выглядел лучше. Вот, обрати внимание, души
падают прямо в грязь. Смотри, смотри, кто-то даже вверх
ногами...
- Ничего себе! - Джим мгновенно пожрал страницу глазами
вдоль и поперек и принялся листать дальше. - А картинки с
динозаврами тут есть?
- Это там, дальше. - Он повел их в следующий проход. -
Вот здесь. "Птеродактиль, Змей-Разоритель", - прочитал он.
- А как насчет "Барабанов Рока: саги о Громовых Ящерах"?
Ну, ожил, Джим?
- Ага. Вполне.
Отец подмигнул Вилли. Вилли подмигнул в ответ. Они
стояли рядом - мальчишка с волосами цвета спелой пшеницы и
мужчина, седой как лунь. Лицо мальчишки - словно летнее
наливное яблоко, лицо мужчины - словно то же яблоко зимой.
"Папа, папа мой, - думал Вилли, - он похож на меня!
Только... как в плохом зеркале!"
Внезапно Вилли припомнил, как, бывало, ночами он вставал
и смотрел из окна на город внизу. Там мерцал только один
огонек в библиотечном окне. Это отец засиживался допоздна
над книгой в нездешнем свете зеленой лампы. И радостно, и
грустно было смотреть на этот одинокий огонек и знать, что
его... - Вилли помедлил, подбирая слово, - ...его отец один
бодрствует во всем этом мраке.
- Вилли, - окликнул старик, по должности - уборщик, по
воле случая - его отец, - а тебе чего хочется?
- А? - Вилли встрепенулся.
- Ты предпочитаешь книжку в белой шляпе или в черной?
- Шляпе?
- Вот Джим, - старик медленно двинулся вдоль полок,
слегка касаясь пальцами книжных корешков, - Джим носит
черные десятигаллоновые шляпы и книжки предпочитает им под
стать. Поначалу Мориарти, верно, Джим? Теперь он готов
хоть сейчас двинуться от Фу Мангу к Макиавелли - средних
размеров темная фетровая шляпа, а оттуда - к доктору Фаусту,
это уже большущий черный стетсон. А на твою долю остаются
приятели в белых шляпах... Вот Ганди, там дальше - святой
Томас, следующий... ну, к примеру, Будда.
- Меня вполне устроит "Таинственный остров", - улыбнулся
Вилли.
- Я не понял, при чем здесь шляпы? - нахмурился Джим.
- Однажды, очень давно, - неторопливо проговорил отец,
протягивая Вилли Жюля Верна, - я, как и каждый человек,
решил для себя, какой цвет буду носить.
- Ну и какой? - недоверчиво спросил Джим.
Старый человек, казалось, удивился и поспешил
рассмеяться.
- Ну и вопросы ты задаешь!.. Ладно, Вилли, скажи маме,
что я скоро буду. А теперь, двигайте-ка отсюда оба. Мисс
Уотрикс! - мягко окликнул он библиотекаршу. - Будьте
настороже. К вам подбираются динозавры и таинственные
острова.
Дверь захлопнулась. На небесных полях высыпали ясные
звезды.
- Дьявольщина! - Джим втянул носом воздух с севера,
потом - с юга. - А где буря? Этот проклятый торгаш
обещал... Я же должен посмотреть, как молния вдарит в мою
крышу!
Вилли подождал, пока порыв ветра взъерошит, а потом
пригладит волосы
- Она будет здесь. К утру, - словно нехотя произнес он.
- Кто сказал?
- А вот, черничник у меня под руками. Он говорит.
- Ха! Здорово!
Ветер сорвал и унес Джима прочь Таким же воздушным змеем
Вилли кинулся вдогонку
3
Чарльз Хэллуэй провожал ребят глазами, с трудом сдерживая
желание составить им компанию. Он знал эти колдовские
штучки ветра, знал, как и где подхватывает он две легкие
фигурки, как несет их мимо всяких таинственных мест,
таинственных только сегодня, только в этот миг и никогда
больше.
Грусть шевельнула крылом в груди старого человека.
"Если бежать вместе в такой вечер, то печаль не ранит, -
подумал он. - Смотри- ка! Вот Вилли. Он бежит ради самого
бега. А вот Джим. Он бежит потому, что впереди есть цель.
И все-таки, как ни странно, они бегут вместе В чем же дело?
- продолжал он раздумывать, проходя по библиотеке и гася
одну за другой зеленые мягкие звезды. - Неужели только в
линиях наших ладоней? Почему одни - такие, а другие...
Один всю жизнь на поверхности, весь - стрекотание кузнечика,
весь - подрагивание усиков, сплошной узел нервов, вечно
запутывающийся и запутывающий всех... Губы не знают покоя,
глаза с колыбели сверкают и бросаются из стороны в сторону.
Ненасытные глаза, и питаются тьмой... Это - Джим, с
головой, похожей на ежевичный куст, и с неуемным задором
разрастаться вширь, как у сорняка
А вот - Вилли. Словно последний персик на самой высокой
ветке. Он из тех, на которых взглянешь - заплачешь Да,
вроде бы у них все в порядке, и не то чтобы они отказались
от случая передернуть в бридже или прихватить плохо лежащую
точилку, нет, дело не в этом. Просто какими их увидел
впервые, такими они и остаются всю жизнь: сплошные толчки,
синяки, царапины да шишки, и вечное недоумение: почему, ну
почему же это случилось? Как это могло случиться с ними?
Джим, он знает Он караулит начало, примечает конец, и
если уж зализывает царапину, то никогда не спросит - почему?
Он знает. И всегда знал. Это еще до него кто-то знал,
кто-то, бывший давным-давно, из тех, у кого волки ходили в
любимчиках, а львы - в ночных приятелях. Это же не от
головы. Это само его тело знает. И пока Вилли перевязывает
очередную рану, Джим уже движется по рингу, отскакивает,
уворачивается от неминуемого удара.
Вон они уже где! Джим притормаживает, поджидает Вилли.
Вилли наддал, чтобы догнать Джима Бац! бац! Джим выбил два
окна в заброшенном доме. Бац! И Вилли выбил окно - как же,
ведь Джим рядом, смотрит Боже, вот она, дружба! Каждый из
них - гончар, каждый что-то лепит из другого".
"Джим, Вилли - подумал он. - Странники. Идите дальше
Когда-нибудь я пойму "
Дверь библиотеки выпустила его с легким вздохом и слегка
хлопнула на прощанье.
Спустя пять минут он уже заворачивал в пивную на углу,
пропустить свой первый - и последний - стаканчик, и поспел
как раз к концу чьей-то фразы:
- ...когда открыли алкоголь, итальянцы решили, что это -
великая вещь, прямо настоящий эликсир жизни. А? Слыхали вы
про такое?
- Нет, - равнодушно откликнулся бармен.
- Точно! - с воодушевлением продолжал посетитель. -
Очищенный алкоголь! Век девятый-десятый. Выглядело оно как
вода. Но обжигало. Не только во рту или там в желудке,
нет, оно и в самом деле горит. Так вот, итальянцы решили,
что им удалось смешать огонь с водой. Огненная вода!
Эликсир жизни! Ей-Богу1 А может, не так уж они и ошибались,
принимая его за лекарство от всех болезней... за такую
чудотворную штуку. Ну что, выпьем?
- Да я-то не хочу, - улыбнулся Хэллуэй, - а вот кто-то
внутри меня вроде просит.
- Кто?!
"Наверное, мальчишка, которым я был когда-то, - подумал
Хэллуэй, - тот самый, который пролетает осенними вечерними
улицами, как листья под ветром"
Но сказать так он, конечно, не смог бы и поэтому просто
выпил, закрыл глаза и прислушался: не шевельнется ли
давешнее крыло, не мелькнет ли на куче давно сложенных для
костра поленьев хоть малая искорка? Нет, не мелькнула.
4
Вилли остановился Он поглядел на город, погруженный в
пятничный вечер. При первом из девяти ударов часов на доме
мэрии всюду еще сияли огни, в магазинах кипела жизнь. Но
при последнем ударе, отозвавшемся в десятке больных зубов
горожан, картина изменилась. Парикмахеры поспешно
припудривали клиентов и выпроваживали их за дверь, на ходу
сдергивая простыни; смолк сифон аптекаря, весь день
шипевший, словно змеиное гнездо; прекратилось комариное
жужжание неоновых ламп, и обширный аквариум дешевого
универмага, где миллионы всяких ерундовых штучек безнадежно
ожидали своего избавителя, внезапно погрузился в темноту.
Заскользили тени, захлопали двери, ключи затрещали
костями в замках, люди разбегались, и разбегались мыши,
торопливо догрызая обрывок газеты или крошку галеты.
Раз! И они исчезли.
- Старик! - завопил Вилли. - Народ бежит, словно от
урагана!
- Так оно и есть! - крикнул Джим. - Он за нами!
Они громко протопали мимо дюжины темных магазинчиков,
мимо дюжины полутемных, мимо дюжины темнеющих. Город словно
успел вымереть, пока они огибали Объединенные Сахарные
Склады. И тут, за углом, ребята налетели на идущего
навстречу деревянного индейца из табачной лавки.
- Эй! - Мистер Татли, хозяин, выглянул из-за плеча
чероки. - Я вас не напугал, ребята?
- Не-а! - с запинкой, сквозь легкий озноб, ответил
Вилли.
Ему вдруг показалось, что из прерий на город катится
волна странно холодного дождя. Молния прорезала небо в
отдалении, и Вилли испытал неудержимое желание оказаться
дома, под шестнадцатью одеялами в собственной постели.
- Мистер Татли, - тихонько окликнул он.
Теперь уже два деревянных индейца Застыли в плотной тьме
табачной лавки. М-р Татли окаменел, забыв закрыть рот.
- Мистер Татли!
Он не слышал. Нет, он слышал что-то вдалеке, что-то
долетевшее с порывом ветра, но не мог сказать, что именно.
Вилли и Джим отпрянули. Он не видел их. Он не шевелился.
Он только слушал. Ребята оставили его и убежали.
В четвертом от библиотеки квартале они наткнулись еще на
одну одеревеневшую фигуру.
М-р Крозетти застыл перед своей парикмахерской с ключом в
дрожащих пальцах, не замечая остановившихся ребят.
Что заставило их насторожиться? Слезинка. Слезинка
катилась по левой щеке парикмахера. Он тихонько забормотал:
- Крозетти, ты дурачок. Случилось что, нет ли - ты все
плачешь, как маленький.
Крозетти всхлипнул и шумно вздохнул.
- Разве вы не чувствуете?
Джим и Вилли дружно принюхались.
- Лакрица!
- Да нет. Леденцы на палочке!
- Сколько лет я не слышал этого запаха, - вздохнул м-р
Крозетти.
- Им же все тут пропахло! - фыркнул Джим.
- А кто это замечал? Когда? Сейчас вот только мой нос
велел мне: дыши! И я расплакался. Почему? Да потому, что
вспомнил, как давным-давно мальчишки облизывали такие штуки.
Почему я за все эти тридцать лет ни разу не принюхался?
- Вы просто заняты были, мистер Крозетти, - подсказал
Вилли, - времени у вас не было.
- Время, время... - проворчал м-р Крозетти, вытирая
глаза. - Откуда он взялся, этот запах? Во всем городе
никто не продает леденцов на палочке. Они теперь бывают
только в цирках.
- О! - сказал Вилли. - Верно.
- Ну, Крозетти наплакался. - Парикмахер высморкался и
повернулся с ключом к двери. А Вилли стоял, и взгляд его
убегал вместе с красно-белой спиралью, бесконечно вьющейся
на шесте возле парикмахерской. Сколько раз он уже пытался
размотать эту ленту, тщетно ловя ее начало, тщетно
подстерегая конец.
М-р Крозетти собрался выключать свой вращающийся шест.
- Не надо, - попросил Вилли. - Не выключайте.
М-р Крозетти взглянул на шест так, словно впервые открыл
для себя его чудодейственные свойства. Глаза его мягко
засветились, и он тихонько кивнул.
- Откуда берется и где исчезает, а? Никому не дано
знать, ни мне, ни тебе, ни ему. О, тут тайна, ей-богу.
Ладно. Пусть себе крутится.
"Как хорошо знать, - думал Вилли, - что он будет
крутиться до самого утра, что, пока мы будем спать, лента
все так же нескончаемо будет возникать из ничего и исчезать
в никуда".
- Спокойной ночи!
- Спокойной ночи!
Они оставили парикмахера позади вместе с ветром, несущим
запах лакрицы и леденцов на палочке.
5
Чарльз Хэллуэй уже протянул руку к вращающейся двери
пивной, но остановил движение - редкие седые волоски на
тыльной стороне ладони, как антенны, уловили нечто в
октябрьской ночи. Может быть, полыхающие где-то пожары
дохнули над прерией, может, новая ледниковая эра нависла над
землей и уже погребла в мертвенно-холодном чреве миллион
человек - лучше не выходить. Вдруг само Время дало трещину,
и через нее уже сыплется пыль мрака, покрывая улицы серым
пеплом. А может, все дело в прохожем, идущем той стороной
улицы со свертком под мышкой и корзиной с торчащей из нее
кистью. Он что-то насвистывает... Мелодия... она из
другого времени года, нет, вовсе не печальная, просто она не
годилась в октябре, но Чарльз Хэллуэй всегда слушал ее с
удовольствием.
Я слышал далекие колокола.
Рождественских гимнов звенели слова
О благоволении в человецех,
О Царстве Божием на Земле.
Чарльз Хэллуэй задрожал. Внезапно нахлынуло ощущение
жутковатого восторга, захотелось смеяться и плакать
одновременно. Так бывало, когда в канун Рождества он
смотрел на безгрешные лица детей на заснеженных улицах среди
усталых прохожих. Порок испятнал лица взрослых, грех
оставил на них следы, жизнь разбила их, словно окна
заброшенного дома, разбила, отбежала, спряталась, вернулась
и вновь бросила камень...
Громче и глубже пели колокола:
Ликующий благовест вдаль летит:
Господь наш Спаситель нас призрит.
Ждет грешников - гибель, святых - торжество
В Царствии Божием славы Его!
Прохожий перестал насвистывать. Теперь он был занят
чем-то возле телеграфного столба на перекрестке, потом
отошел и вдруг нырнул в открытую дверь давно пустовавшего
магазинчика.
Чарльз Хэллуэй вышел и зачем-то направился к той же
двери. А человек со свертком, кистью и корзиной уже снова
появился на улице. Глаза его, пронзительные и неприятные,
взглянули на Хэллуэя в упор. Человек протянул руку и
медленно раскрыл ладонь. Хэллуэй вздрогнул. Ладонь
незнакомца покрывала густая черная шерсть. Это походило
на... Он не успел сообразить на что. Ладонь сжалась и
исчезла. Человек повернул за угол. Ошеломленный Хэллуэй
смахнул со лба вдруг выступившую испарину и с трудом сделал
несколько шагов к дверям пустого магазина.
Там, в небольшом зале, под лучом единственной яркой
лампы, стоял на козлах, словно на похоронах зимы, ледяной
брус длиной шесть футов. Тусклый зеленовато- голубой свет
струился из его глубин, и весь он был как огромная холодная
жемчужина. Сбоку, у самого окна, висел на щите небольшой
рекламный лист. Выведенное от руки каллиграфическим
почерком, там значилось:
КУГЕР И ДАРК (6)
ШОУ И ПАНДЕМОНИУМ ТЕНЕЙ
ФАНТОЧЧИНИ. ЦИРК МАРИОНЕТОК
ВАШ ТРАДИЦИОННЫЙ КАРНАВАЛ!
ПРИБЫВАЕТ НЕМЕДЛЕННО!
ЗДЕСЬ ПЕРЕД ВАМИ ОДИН ИЗ НАШИХ АТТРАКЦИОНОВ:
САМАЯ ПРЕКРАСНАЯ ЖЕНЩИНА В МИРЕ!
_________________
О Деви! Ты-разум, небо, воздух, огонь, вода, земля. Ничто не существует вне тебя при твоем превращении. Ты стала священной королевой Шивы, чтобы изменить свою собственную блаженную форму сознания на форму мира.
|
| 08-10, 02:27 |
  
|
|
|
Aratron
Site Admin
Зарегистрирован: 29-08, 21:16
Сообщения: 1570
Откуда: Москва
|
 Взгляд Хэллуэя метнулся от надписи к ледяной глыбе. Она
ничуть не изменилась с детства. Он помнил ее, точно такую
же, и бродячих фокусников, когда Холодильная Компания
выставляла на всеобщее обозрение кусок зимы с вмороженными
девушками. Вокруг толпились зрители, на экране мелькали
лица комедийных актеров, аттракционы сменяли друг друга,
пока наконец вспотевший от натуги волшебник не вызволял
заиндевевших бедняжек из ледяного плена и они, едва улыбаясь
посиневшими губами, не исчезали за занавесом.
"Самая прекрасная женщина в мире!"
Но там же нет ничего! Просто замерзшая речная вода!
Нет, не совсем.
Хэллуэй почувствовал, как в груди тяжело трепыхнулось
сердце. Может быть, там, внутри огромной зимней жемчужины,
есть пустое место, этакая продолговатая волнистая выемка,
ждущая жаркую летнюю плоть, может быть, она имеет форму
женского тела?
Да, похоже.
Лед. И прекрасная, с таинственными изгибами пустота
внутри. Томительное ничто. Изысканная плавность незримой
русалки, позволившей поймать себя в ледяной футляр.
Лед был холоден. Пустота внутри была теплой. Хэллуэй
хотел уйти, но еще долго стоял посреди странной ночи, в
пустом магазине, перед холодным арктическим саркофагом,
сверкавшим словно огромная Звезда Индии во мраке...
6
На углу Хиккори и Главной улицы Джим Найтшед притормозил.
- Вилли, а? - В голосе его неожиданно зазвучала нежная
просительная нотка.
- Нет! - Вилли даже остановился, пораженный собственной
жестокостью.
- Ну тут же рядышком, а? Пятый дом. И всего на
минуточку, Вилли, - упрашивал Джим.
- На минуточку? - Вилли в сомнении оглядел улицу. Улицу
Театра.
Все лето она была улица как улица. Здесь они лазили за
персиками, за сливами и абрикосами, когда приходило время.
Но вот в конце августа, в пору кислейших яблок, случилось
нечто, разом изменившее все: и дома, и вкус персиков, и
даже сам воздух под болтушками-деревьями.
- Вилли! Оно же ждет! Может быть, уже началось, а? -
шептал Джим.
Вилли был непреклонен. Джим просительно тронул его за
плечо. Они стояли на улице, переставшей быть яблочной,
сливовой, персиковой. С некоторых пор она превратилась в
улицу Единственного Дома, Дома с Окном Сбоку. Окно это -
сцена, по словам Джима, а всегдашний занавес - сумрак за
окном - иногда (может, и сегодня?) бывал поднят. И там, в
комнате, на чудных подмостках - актеры. Они говорят
загадочные, невероятные вещи, смеются непонятно чему,
вздыхают, их бормотание и перешептывание казалось Вилли
лишним, он не понимал их.
- Ну в самый-самый распоследний разочек, Вилли?! - не
унимался Джим.
- Да если бы в последний! - в сердцах откликнулся Вилли.
Щеки Джима зарделись. В глазах мелькнул зеленый огонек. А
Вилли словно наяву увидел ту ночь. Он только что закончил с
яблоками на дереве, как вдруг голос Джима шепотом окликнул
его с соседней ветки: "Смотри! Вон там!" Вцепившись в
ствол дерева, странно возбужденный, Вилли смотрел и не мог
отвести взгляда от сцены. Перед ним был Театр, там
незнакомые актеры сдергивали через голову рубашки, роняли
одежду на ковер, нагие, похожие на дрожащих лошадей,
тянулись друг к другу, касались... "Что они творят? -
лихорадочно думал Вилли. - Почему смеются? Что с ними
стряслось? Разве это хорошо?"
О, как ему хотелось, чтобы свет на Сцене погас! Но Сцена
там, за окном, была освещена ярко-ярко, и Вилли, оцепеневший
на своем суку, глаз не мог оторвать. До него долетал смех,
он вслушивался в смутные звуки, пока в изнеможении не
скользнул по стволу вниз, почти упал, потом посмотрел вверх,
на Джима - тот все еще висел на своей ветке: лицо словно
опалило огнем, рот приоткрыт... "Джим, спускайся, - позвал
Вилли. Не слышит. - Джим!" Джим наконец посмотрел вниз,
странно посмотрел: как будто идиот прохожий предложил ему
перестать жить и спуститься на землю. И тогда Вилли убежал,
убежал один, просто погибая от половодья мыслей, не думая ни
о чем, не зная, что и подумать.
- Вилли, ну, пожалуйста!
Даже глаза Джима просили. Руки прижимали к груди книжки.
- Мы в библиотеке были? Тебе мало?
Джим упрямо помотал головой.
- Тогда захвати мои, ладно?
Он отдал Вилли книги, повернулся и легко побежал под
шелестящими, мерцающими деревьями. Обернулся. Кричит.
- Вилли! Знаешь, ты кто? Старый, глупый, дрянной
епископальный баптист!
Пропал.
Вилли изо всех сил притиснул книги к груди. Ладони у
него повлажнели.
"Не оглядывайся! - говорил он себе, и сам же отвечал: -
Не буду, не буду!" Не оглядываясь, он пошел к дому. Быстро.
7
На полдороге за спиной Вилли послышалось пыхтение.
- Что, Театр закрыт? - бросил Вилли не оборачиваясь.
Джим поравнялся с ним и долго шел рядом молча.
- Там нет никого.
- Отлично!
Джим сплюнул.
- Ты, проклятый баптистский проповедник... - начал было
он.
Из-за угла выкатилось навстречу перекати-поле - мятый
бумажный шар подскочил и лег у ног Джима. Вилли со смехом
пнул мячик - пусть летит, и замолк.
Бума! а развернулась, и по ветру плавно скользнула
пестрая афишка. Ребятам вдруг стало холодно.
- Эй, погоди-ка... - медленно проговорил Джим.
И вдруг они сорвались с места и помчались за ней.
- Да осторожней ты! Не порви!
Бумага у них в руках вздрагивала и, казалось, даже
погромыхивала, как маленький барабанчик.
ПРИХОДИТЕ 24 ОКТЯБРЯ!
Губы Джима двигались, не сразу произнося слова,
написанные затейливым шрифтом.
КУГЕР И ДАРК
КАРНАВАЛ!!!
- Эй, двадцать четвертое... Это ведь завтра!
- Не может такого быть! - убежденно сказал Вилли. -
После Дня Труда карнавалов не бывает!
- Да плевать на это! Посмотри! "Тысяча и одно чудо!"
Смотри! "Мефистофель, пьющий лаву! Мистер Электрико!
Монстр-Монгольфьер!" Э-э?..
- Воздушный шар, - пояснил Вилли. - Монгольфьер - это
воздушный шар.
- Мадемуазель Тарот! - читал Джим. - Висящий Человек!
Дьявольская гильотина! Человек-в-Картинках! Ого!
- Да подумаешь! Просто парень в татуировке!
- Нет. - Джим подышал на афишку и махнул по ней рукавом.
- Он раз-ри-со-ван, специально разрисован. Погляди, он весь
в чудовищах. Целый зверинец! - Глаза Джима так и шарили по
афише. - Смотри, смотри, Скелет! Вот здорово, Вилли! Не
какой-нибудь там Тощий Человек, а Скелет! Во! Пыльная
Ведьма! Что бы это могло быть, а, Вилли?
- Просто грязная старая цыганка...
- Нет. - Джим прищурился, будя воображение. - Да...
вот так... Цыганка. Она родилась в Пыли, в Пыли выросла и
однажды унесется обратно в Пыль! А вот здесь еще есть:
"Египетский Зеркальный Лабиринт! Вы увидите себя десять
тысяч раз! Храм искушений святого Антония!"
- "Самая Прекрасная..." - начал читать Вилли.
- "Женщина в Мире", - закончил Джим.
Они взглянули друг на друга.
- Как это может Самая Прекрасная Женщина в Мире оказаться
в карнавальном балагане, а, Вилли?
- Ты когда-нибудь видел карнавальных женщин, Джим?
- А как же! Медведицы-гризли! А чего же тогда здесь
пишут?
- Да заткнись ты!
- Ну чего ты злишься, Вилли?
- Да ничего! Просто... Ай! Держи ее!
Ветер рванул лист у них из рук. Каким-то нелепым прыжком
афиша взмыла вверх и исчезла за деревьями.
- Все равно это неправда, - не сдавался Вилли. - Не
бывает карнавалов так поздно. Глупость это! Кто туда
пойдет?
- Я, - тихо выдохнул Джим.
"И я, - подумал Вилли. - Увидеть зловещий блеск
гильотины, египетские зеркала, человека-дьявола с кожей, как
сера, прихлебывающего лаву..."
- Эта музыка... - пробормотал Джим. - Калиоп (7).
Наверное, они приедут сегодня!
- Карнавалы всегда приезжают на рассвете...
- Ага, а лакрица, а леденцы? Помнишь запах? Ведь близко
совсем.
Вилли подумал о запахах и звуках, принесенных ветровой
рекой, о м-ре Татли, стоящем в обнимку с другом-индейцем и
слушающем ночь, о м-ре Крозетти со слезинкой на щеке и о его
шесте, вокруг которого все вьется красный язык: из ниоткуда
в никуда. Вилли подумал обо всем этом и неожиданно стукнул
зубами.
- Пошли-ка по домам.
- А мы и так дома! - удивленно воскликнул Джим.
Действительно, они и не заметили, как поднялись на холм,
и теперь оставалось только разойтись каждому к своей двери.
Уже на крыльце Джим перегнулся через перила и тихонько
окликнул:
- Вилли, ты - ничего?
- В порядке.
- Мы теперь месяц туда не пойдем, ну, к этому... к
Театру. Год не пойдем! Клянусь!
- Ладно, Джим. Не пойдем.
Они так и стояли, положив руки на дверные ручки. Вилли
взглянул на соседскую крышу. Там под холодными звездами
поблескивал чудной громоотвод. Гроза то ли приближалась, то
ли обходила стороной. Неважно. Вилли все равно был
доволен, что у Джима есть теперь такая могучая защита.
- Пока!
- Пока!
Одновременно хлопнули две двери.
8
Однако дверь пришлось открывать снова, и уж на этот раз
тихонько прикрывать за собой.
- Так-то лучше, - прозвучал мамин голос.
Через дверной проем Вилли смотрел на свою театральную
сцену, единственную, которую любил всегда, знакомую до
мельчайших деталей. Вот сидит отец (О! Он уже дома! Ну
конечно же. Ведь они с Джимом дали приличного крюка),
держит книгу, но открыта она на пустой странице. В кресле у
огня мама. Вяжет и бормочет, как чайник.
Вилли одновременно тянуло и к ним, и от них. То они
далеко, то близко. Вот они совсем крошечные в огромной
комнате, в громадном городе, посреди исполинского мира,
маленькие, совсем беззащитные перед вторжением ночи в этот
открытый уютный театрик.
"И я такой же, - подумалось Вилли, - и я".
Любовь хлынула в душу мальчика. Такой он не чувствовал
никогда, пока родители оставались только большими.
Мамины пальцы хлопотали, губы шевелились, пересчитывая
петли, - именно так выглядит счастливая женщина. Вилли
вспомнился парник, где среди зимы цвела кремовая тепличная
роза. Вот и мама... вполне довольная в своей комнатке,
счастливая по-своему. Счастливая? Но почему? Как? Вот
рядом с ней сидит уборщик из библиотеки, чужак в этой
комнате. Да, он снял форменную одежду, но лицо-то осталось,
лицо человека, который бывает счастлив только по ночам, там,
под мраморными сводами, одинокий, шаркая метлой по пыльным
коридорам.
Вилли смотрел, не в силах постичь, почему счастлива
женщина у камина, почему печален мужчина рядом с ней.
Отец смотрит в огонь. Рука расслабленно свисает с
кресла. На ладони - смятый бумажный шарик. Вилли заморгал.
Он вспомнил выкатившийся из темноты бумажный мяч. Ему не
видно было, что и как написано на листе, но цвет! Цвет был
тот же самый!
- Эй! - Вилли шагнул в гостиную.
Мама тут же улыбнулась - словно еще один огонь зажегся в
комнате. Отец выглядел немного растерянным, словно его
застали врасплох за не совсем достойным занятием.
Вилли так и подмывало спросить: "Ну и что вы думаете об
этой афишке?" Но, поглядев, как молча и сосредоточенно отец
запихивает бумажный шарик между подлокотником и сиденьем
кресла, Вилли сдержал себя. Мама листала библиотечные
книжки.
- О! Они замечательные, Вилли!
Кугер и Дарк так и норовили соскочить с языка, и стоило
немалого труда как можно небрежнее произнести:
- Ветер так и сдул нас домой. По улицам бумажки летают.
Отец никак не отреагировал на его слова.
- Пап, что новенького?
Рука отца так и осталась лежать на подлокотнике. Он
бросил на сына слегка встревоженный взгляд. Глаза казались
усталыми.
- Да все то же. Каменный лев разнес библиотечное
крыльцо. Теперь рыщет по городу, за христианами охотится.
АН ни одного и нету. Нашел тут было одну в заточении, но уж
больно она готовит хорошо.
- Ну что ты мелешь, - отмахнулась мама.
Поднимаясь к себе, Вилли услышал то, что и ожидал. Огонь
в камине удовлетворенно вздохнул, блики метнулись по стене.
И не оборачиваясь, Вилли буквально видел, как отец стоит
вплотную к камину и наблюдает за превращающимися в пепел
Кугером, Дарком, карнавалом, ведьмами, чудесами...
Вернуться бы, встать рядом с отцом, протянуть к огню руки,
согреться... Вместо этого он продолжал медленно подниматься
по ступеням, а потом тихо прикрыл за собой дверь комнаты.
Иногда ночами, уже в постели, Вилли приникал ухом к
стене. Бывало, там говорили о правильных вещах, и он
слушал; бывало, речь шла о чем-то неприятном - и он
отворачивался. Когда голоса тихо скорбели о времени, о том,
как быстро идут годы, о городе и мире, о неисповедимых путях
Господних на земле или в крайнем случае о нем самом - тогда
на сердце становилось тепло и грустно, Вилли лежал, уютно
пристроившись, и слушал отца - чаще говорил он. Вряд ли они
смогли бы говорить с отцом с глазу на глаз, а так - так
другое дело. Речь отца, с подъемами и спадами, перевалами и
паузами, вызывала в воображении большую белую птицу,
неторопливо взмахивающую крыльями. Хотелось слушать и
слушать, а перед глазами вспыхивали яркие картины.
Была в его голосе одна странность. Он говорил, и говорил
истинно. О чем бы ни шла речь, будь то город или деревня, в
словах звучала истина, - какой же мальчишка не почувствует
ее чары! Часто Вилли так и засыпал под глуховатые звуки
напевного голоса за стеной; просто ощущения, которые еще
секунду назад давали знать, что ты - это ты, вдруг
останавливались, как останавливаются часы. Отцовский голос
был ночной школой, он звучал как раз тогда, когда сознание
лучше всего готово понимать, и тема была самая важная -
жизнь.
Так начиналась и эта ночь. Вилли закрыл глаза и медленно
приблизил ухо к прохладной стене. Поначалу голос отца
рокотал, словно большой старый барабан, где-то внизу. А вот
звонкий ручеек маминого голоса - сопрано в баптистском хоре,
- не поет, а выпевает ответные реплики. Вилли почти видел,
как отец, вольготно устроившись в кресле, обращается к
потолку.
- Вилли... из-за него я чувствую себя таким старым...
другой бы запросто играл в бейсбол с собственным сыном...
- Не кори себя... не за что, - нежный женский голос. -
Ты и так хорош...
- ...На безрыбье... Черт! Мне ведь было сорок, когда он
родился, да еще - ты! Люди спрашивают: "А это ваша дочь?"
Черт! Стоит только прилечь, и от мыслей не знаешь, куда
деваться!
Вилли услышал скрип кресла. Чиркнула спичка. Отец зажег
трубку. Ветер бился за окнами.
- ... тот человек с афишей...
- Карнавал? Так поздно?
Вилли хотел отвернуться и не мог.
- ... самая прекрасная женщина в мире, - пробормотал
отец.
Мать тихонько рассмеялась.
- Ты же знаешь, это - не обо мне.
"Как! - подумал Вилли. - Это же из афиши! Почему отец
не скажет? Потому, - ответил он сам себе. - Что-то
начинается. Что-то уже происходит".
Перед глазами Вилли мелькнул тот бумажный лист - вот он
резвится между деревьями. "Самая Прекрасная Женщина..." В
темноте щеки его вспыхнули, словно внезапный внутренний жар
опалил их. ...Джим, улица Театра... обнаженные фигуры на
сцене... безумные, как в китайской опере, проклятые древним
проклятием... евреи... джиу-джитсу... индийские
головоломки... и отцовский голос, грустный, печальный,
печальнее всех... слишком печальный, чтобы можно было
понять. Почему отец не сказал об афише? Почему сжег ее
тайком?
Вилли выглянул в окно. Вон там! Белый лист танцевал в
воздухе, словно большой клок одуванчикового пуха.
- Ну не бывает карнавалов так поздно! - прошептал он. -
Не может быть!
Через минуту, с головой накрывшись одеялом, при свете
фонаря он открыл книгу. С первой же страницы на него
ощерился доисторический ящер, миллион лет назад долбивший
змеиной головой ночное небо.
"Дьявольщина! - подумал он. - Это я Джимову книжку
прихватил, а он - мою! А что? Вроде симпатичная
зверюга..."
Уже улетая в сон, Вилли успел услышать, как негромко
хлопнула входная дверь. Отец ушел. Ушел к своим метлам, к
своим книгам, ушел в город... просто ушел прочь. А мама
спала. Она ничего не слышала.
9
Во всем мире нет другого имени, чтобы так легко слетало с
языка. "Джим Найтшед - это я".
Джим вытянулся в постели и стал как стебель тростника.
Кости легко держат плоть... мышцам удобно на костях...
Библиотечные книжки, так и не открытые, сгрудились возле
расслабленной руки.
Он ждал. Глаза полны сумрака, а под глазами - тень. Он
помнил, откуда она. Мать говорила: в три года он едва не
умер, вот тогда и появилась эта тень. На подушке - волосы
цвета спелого каштана, жилки на висках и на запястьях гибких
рук - темно-синие. Плоть его ваяла темнота, темнота
медленно брала свое. Джим Найтшед - подросток, который все
меньше говорит и все реже смеется.
Джим всегда смотрел только на мир перед собой, видел
только его и не отводил глаз ни на миг. А если за всю жизнь
ни разу не взглянуть в сторону, то к тринадцати годам
проживешь все двадцать.
Вилли Хэллуэй - другой. Следы детства видны пока
отчетливо. Взгляд вечно скользит поверх, уходит в сторону,
проникает насквозь, и в результате к своим тринадцати годам
он насмотрелся едва ли на шесть.
Джим досконально изучил каждый квадратный дюйм своей
тени, он запросто мог бы вырезать ее из черной бумаги и
поднять на флагштоке, как свое знамя.
Вилли удивлялся, изредка замечая скользящее рядом темное
пятно.
- Джим, ты не спишь?
- Нет, мама.
Дверь открылась и снова закрылась бесшумно. Кровать
слегка прогнулась от ее невеликого веса.
- Ох, Джим, какие у тебя руки холодные. Прямо ледяные.
У тебя слишком большое окно в комнате. Это не очень хорошо
для здоровья.
- Точно.
- Ты еще не понимаешь. Вот будет у тебя трое детей, а
потом из них один останется...
- Да я их вообще заводить не собираюсь! - фыркнул Джим.
- Все так говорят.
- Да нет. Я точно знаю. Я все знаю.
- Что ты... знаешь? - Мамин голос слегка дрогнул.
- С какой стати новых людей плодить? Они ведь все равно
умрут, - голос его звучал тихо и ровно. - Вот и все.
- Ну, это еще не все. Ты-то есть, Джим. А не будь тебя,
и меня давно бы не было.
- Мама... - и долгая пауза, - ты помнишь папу? Я похож
на него?
- Джим, в день, когда ты уйдешь, он уйдет навсегда.
- Кто?
- Ох, да лежи ты спокойно. Хватит уже, набегался.
Просто лежи себе и спи. Только... обещай мне, Джим. Когда
ты уйдешь, а потом вернешься, пусть у тебя будет куча детей.
Пусть носятся вокруг. Позволь мне когда-нибудь побаловать
их.
- Да не буду я заводить таких вещей, от которых потом
одни неприятности.
- Каменный ты, что ли? Придет время, сам захочешь
"неприятностей".
- Нет, не захочу.
Он посмотрел на мать. Да, ее ударило давным-давно. С
той поры и навсегда остались синяки под глазами.
В темноте глуховато и спокойно прозвучал ее голос:
- Ты будешь жить, Джим. Жить и получать удары. Только
скажи мне, когда придет срок. Чтобы мы попрощались
спокойно. А то я не смогу отпустить тебя. Что хорошего -
вцепиться в человека и не отпускать?
Она встала и закрыла окно.
- Почему это у мальчишек всегда окна нараспашку?
- Кровь горячая.
- Горячая... - Она стояла возле двери. - Вот откуда все
наши беды. И не спрашивай почему.
Дверь закрылась.
Джим вскочил, открыл окно и выглянул. Ночь была ясная.
"Буря, - подумал он, - ты там?"
Да. Чувствуется... там, на западе, этакий "парень что
надо" рвется напролом.
Тень от громоотвода замерла на дорожке под окнами.
Джим набрал полную грудь холодного воздуха и выдохнул
маленькую теплую речку.
"А может быть, - подумалось ему, - залезть на крышу и
отодрать этот дурацкий гром9отвод? На фиг он нужен?
Выкинуть его и посмотреть, что будет? Вот именно,
посмотреть, что получится".
10
Сразу после полуночи.
Шаркающие шаги. Пустынная улица, и на ней давешний
торговец. Большущий кожаный саквояж, почти пустой, легко
болтается в крепкой руке. Лицо спокойное. Он заворачивает
за угол и останавливается.
Мягкие белые мотыльки бьются о витринное стекло,
заглядывают внутрь. А там, за окном, в пустоте зала стоит
на козлах погребальная ладья из звездного стекла - глыба
льда Аляскинской Снежной Компании, бриллиант для перстня
великана. Внутри... да, там внутри - самая прекрасная
женщина в мире.
Торговец больше не улыбался.
Она предстала перед ним вечно юной; она упала в сонную
холодность льда и спит уже тысячи лет. Прекрасная, как
нынешнее утро, свежая, как завтрашние цветы, милая, как
любая девушка, чей профиль совершенной камеей врезается в
память любого мужчины.
Торговец громоотводами вздохнул. Когда-то, давным-давно,
он путешествовал по Италии и встречал таких женщин. Только
там черты их хранил не лед, а мрамор. Однажды он стоял в
Лувре перед полотном, а с картины, омытая летними красками,
едва заметно улыбалась ему такая женщина. А как-то раз,
пробираясь за кулисами театра, он бросил взгляд на сцену и
примерз к полу. В темноте плыло лицо женщины, какой он не
встречал больше никогда. Чуть шевелились губы, птичьими
крыльями взмахивали ресницы, снежно-смертно-белым светом
мерцали щеки.
Из прошлых лет возникали образы, накатывали, текли и
обретали новое воплощение здесь, среди льда.
Какого цвета ее волосы? Они примут любой оттенок, только
освободи их ото льда.
Какого она роста? Стоило двинуться перед витриной
магазина, - и ледяная призма станет увеличительным или
уменьшительным стеклом. Впрочем, какая разница? Торговец
громоотводами вздрогнул. Он вдруг понял, что знает. Если
она сейчас откроет глаза, он знает, какими они будут.
Если войти в этот пустынный ночной магазин... если
протянуть руку... ведь рука теплая, лед растает.
Он прикрыл глаза. По губам скользнуло мимолетное летнее
тепло. Он едва коснулся двери, и она открылась. Холодный
северный воздух. Он шагнул внутрь.
Дверь медленно, бесшумно закрылась за ним. Белые
снежинки-мотыльки колотились в окно.
11
Полночь. Потом городские часы пробьют час, два, три, и
перед рассветом звон их стряхнет пыль со старых игрушек на
одних чердаках, сбросит блестки амальгамы со старинных
зеркал на других, расшевелит сны во всех постелях, где спят
дети.
Вилли услышал.
Издалека, из прерий, донесся звук: будто пыхтенье
паровоза, а за ним медленный драконий лет поезда.
Вилли сел на постели.
В доме напротив, как в зеркале, на своей постели сел
Джим.
Мягко, печально где-то за миллион миль заиграл калиоп.
Вилли рывком высунулся из окна. В соседнем окне
появилась голова Джима. Из их окон, как и положено у
мальчишек, можно было увидеть все: и библиотеку, и
муниципалитет, и склад, и фермы, и даже саму прерию. Там,
на краю мира, поблескивали, уходя за горизонт, волосинки
рельс и переливалась лимонно-желтым и вишнево-красным звезда
семафора. Там кончалась земля, и из-за края гонцом грядущей
тучи вставало перышко дыма. Оттуда, звено за звеном,
вытягивался кольчатый поезд. Все как надо: сначала
паровоз, потом угольный тендер, а за ним - вагоны, вагоны...
сонные, видящие сны вагоны, но впереди - сыплющий искрами,
перемешивающий ночь паровоз. Адские сполохи заметались по
ошеломленным холмам. Он был очень далеко, и все же ребятам
виделся черный человек с огромными руками, ввергающий в
открытые топки метеорный поток черного угля.
Головы в окнах мгновенно сгинули и появились опять с
биноклями у глаз.
- Паровоз!
- Гражданская война! Да таких труб уже сто лет нету!
- И остальной поезд... он весь такой старый!
- Флаги, клетки! Это карнавал!
Они прислушались. Сначала Вилли показалось, что это
посвистывает воздух в горле, но нет, это был поезд, это там
плакал и вздыхал калиоп.
- Похоже на церковную музыку...
- Черт! С чего бы на карнавале играть, как в церкви?
- Не ругайся! - прошептал Вилли.
- Черт! Во мне весь день копилось! - не унимался Джим.
- А все так спят, черт бы их побрал!
Волна дальней музыки подкатывала к окнам. У Вилли
мурашки пошли по коже.
- Нет, послушай: точно церковная музыка. Только
немножко не такая. Бр-р! Замерз я. Пойдем глянем, как они
приедут.
- Это в четвертом-то часу?
- А чего? В четвертом часу!
Голова Джима исчезла. Вилли видел, как он скачет в
глубине комнаты - рубашка задирается, штаны запутываются, -
а далеко в ночи задыхался и шептал шальной похоронный поезд
с черным плюмажем на каждом вагоне, с лакричного цвета
клетками, и угольно-черный калиоп все вскрикивал, все
вызванивал мелодии трех гимнов, каких-то спутанных,
полузабытых, а может, и вообще не их.
Джим соскользнул по водосточной трубе.
- Джим! Подожди! - Вилли лихорадочно сражался с
одеждой. - Джим! Да подожди же. Не ходи один! - Вилли
кинулся следом за другом.
12
Иногда воздушного змея заносит высоко-высоко. Ты
смотришь на него снизу и думаешь: "Он высоко. Он мудрый.
Он сам чует ветер". Змей свободно гуляет по небу сам по
себе, сам высматривает местечко, куда приземлиться, и уж
если высмотрел - кричи не кричи, бегай не бегай, он просто
рвет бечевку и идет на посадку, а тебе остается мчаться к
нему со всех ног, мчаться так, что во рту появляется привкус
крови.
- Джим! Да подожди же!
Сейчас Джим стал змеем. Бечевка порвалась, и уж какая
там мудрость - неизвестно, но она уносит его от Вилли, а
Вилли только и остается бежать изо всех сил, бежать за
темным и молчаливым силуэтом, парящим высоко, вдруг ставшим
чужим и дальним.
- Джим! Я тоже иду!
Вилли бежал и думал: "Ба! Да ведь это все то же, что и
всегда. Я говорю, Джим бежит. Я ворочаю камни, Джим мигом
выгребает из-под них всякий хлам. Я взбираюсь на холм, Джим
кричит с колокольни. У меня счет в банке, у Джима - буйная
шевелюра, рубашка да теннисные туфли, и все же почему-то он
- богач, а я - бедняк. Не потому ли, - думал Вилли, - что
вот я сижу на камне и греюсь на солнышке, а старик Джим
танцует с жабами в лунном луче. Я пасу коров, а Джим
дрессирует жутких чудищ. "Ну и дурак!" - кричу я ему.
"Трус!" - кричит он в ответ. Но вот сейчас мы бежим туда,
бежим оба".
Город остался позади, по сторонам мелькали поля. Под
железнодорожным мостом мальчишек окатила волна холода. Луна
вот-вот должна была показаться из-за холмов, и луга зябко
вздрагивали под тонким росным одеялом.
Бамм!
Карнавальный поезд загрохотал под мостом. Взвыл калиоп.
- На нем не играет никто! - вздрогнув, прошептал Джим.
- Шутишь!
- Матерью клянусь! Сам погляди.
Платформа с калиопом удалялась. Свинцовые трубы мерцали
под звездами, но за пультом никого не было. Только ветер
гнал ледяной воздух в узкие щели, это ветер творил музыку.
Мальчишки мчались следом. Поезд изгибался, корчился под
этот странный подводный похоронный звон, звук падал, падал,
глох и все-таки звенел и звенел. Вдруг свисток паровоза
взметнул огромный султан пара и вокруг Вилли заплясали
ледяные жемчужинки.
Ночами - часто? изредка? - Вилли слышал свист пара на
краю сна, одинокий, далекий голос поезда. Он всегда
оставался далеко, как бы близко ни подходить к вагонам.
Иногда Вилли просыпался и с удивлением трогал мокрые щеки -
откуда это? Он снова откидывался на подушку, прислушивался
и думал: "Да, это они заставляют меня плакать, те поезда,
что идут на восток и на запад, они уходят, уходят вдаль,
ночной прилив затопляет их, волна сна накрывает поезда,
города..." Ночной плач поездов, заблудившихся между
станциями, потерявших память о пункте отправления, забывших,
куда ехать; они вздыхают печально, и пар из их труб тает над
горизонтом. Они уходят. Все поезда, всегда.
Но этот паровозный крик!
В нем одном были собраны все стенания жизни из всех
ночей, из всех сонных лет, там слышался и заунывный вой
псов, грезящих о Луне, в нем был посвист зимнего ветра с
речной долины, когда он просачивается в щели веранды, и
скорбные голоса тысяч огненных сирен, а то и хуже! -
миллионы клубочков вздохов ушедших людей, уже мертвых,
умирающих, не желающих умирать, все их стоны, вздохи и
жалобы, разом рванувшиеся над землей.
Слезы брызнули у Вилли из глаз. Ему пришлось нагнуться,
встать на колени, сделать вид, будто шнурок развязался. А
потом он увидел, как Джим тоже трет глаза. Паровоз
вскрикнул, и Джим вскрикнул в ответ. Паровоз взвизгнул и
заставил Вилли взвизгнуть тоже. А потом весь этот сонм
голосов разом смолк, словно поезд подхватил и умчал огненный
нездешний вихрь.
Нет. Вот он скользит мягко, легко, черная бахрома
трепещет, черные конфетти завиваются в сладком, приторном
ветре, сопровождающем поезд, опускаются на окрестные холмы,
а ребята бегут следом, и воздух вокруг такой холодный,
словно ешь уже третью порцию мороженого подряд.
Джим и Вилли взлетели на пригорок.
- Старик! - прошептал Джим. - Он здесь.
Поезд забрался в лунную долину - излюбленное место
прогулок всяких парочек. Обычно их так и тянуло за край
холмов; там, словно внутреннее море, лежала падь, до краев
полная лунным светом, зараставшая буйными травами по весне,
заставленная стогами летом, заваленная снегом зимой. Да,
это было дивное место для прогулок, когда над холмами
вставала луна и призрачный свет трепетал и разливался на
просторе.
И вот теперь, по старой железнодорожной ветке, исчезающей
в лесу, сюда добрался, изогнулся и замер в осенней траве
чудной поезд. Ребята поползли - иначе нельзя было - и
притаились под кустом.
- Тихо как! - прошептал Вилли.
Поезд был недвижим. Никого не видать на локомотиве,
никого в тендере, никого в вагонах. Черный безжизненный
дракон под Луной, и только остывающий металл позвякивает
едва слышно.
- Тихо! - прошипел Джим. - Я чувствую, они там, внутри,
шевелятся...
У Вилли волосы встали дыбом по всему телу.
- Может, они догадываются, что мы - тут?
- Запросто! - замирая от сладкой жути, подтвердил Джим.
- А почему калиоп опять слышно?
- Как узнаю, сразу тебе скажу! - огрызнулся Джим. -
Смотри!
И откуда он только взялся, этот болотного цвета огромный
воздушный шар? А вот уже летит, прямо к луне, поднявшись
футов на двести.
- Смотри, там в корзине под шаром есть кто-то!
Но тут им стало не до шара. С высокой платформы, как с
капитанского мостика, спускался высокий человек. Он и
вправду был похож на капитана, наблюдающего за приливом в
этом внутреннем море. Темный костюм, черная рубашка, лицо
сумрачное, а на руках - черные перчатки. Вот он вошел в
лунный столб и махнул рукой. Только один раз махнул.
Поезд ожил.
В окне вагона показалась голова. Еще одна. Они
возникали, как куклы в театре марионеток. И вот уже двое в
черном волокут по шуршащей траве шест для шатра. Молча.
Безмолвие заставило Вилли отпрянуть, а Джим, наоборот,
подался вперед. По всем правилам карнавал должен был
громыхать, греметь, как лесопилка, ему положено громоздиться
штабелями, путаться в канатах, сталкиваться под львиный рык,
возбужденные люди должны звенеть бутылками с шипучкой, а
кони - бляхами на сбруе, слоны - в панике, зебры ржут и
дрожат, вдвойне полосатые от прутьев клеток.
А здесь было как в старом немом кино с черно-белыми
актерами. Рты открываются, но испускают один лунный свет.
Жесты беззвучны, и слышишь, как ветер шевелит пушок у тебя
на щеках.
Новые тени выходили из поезда, шли мимо звериных клеток,
а там даже глаза не горели, только темнота металась из угла
в угол. Калиоп почти смолк, лишь ветер, бродя по трубам,
пытался наиграть дурацкий мотивчик.
Посреди поля встал шпрех-шталмейстер. Шар, точно
здоровенный, заплесневевший зеленый сыр, повис прямехонько
над ним.
И вдруг пришел мрак. В последний миг Вилли успел
заметить, как шар ринулся вниз - и луна исчезла. Теперь он
мог только чувствовать суету на поле. Ему казалось, что шар
подхватили и растягивают на шестах, как огромного жирного
паука.
Луна появилась. Облако слезло с нее, и выяснилось, что
от шара остался один намек, а на лугу уже стоит готовый
каркас.
Опять облака! Вилли окатила тень, и он вздрогнул. Ухо
уловило шорох, это Джим пополз вперед. Вилли схватил его за
ногу.
- Подожди! Сейчас парусину принесут.
- Нет, ой нет... - проговорил Джим.
Оба как-то сразу поняли: парусины не будет. В ней не
было нужды. Канаты на верхушках шестов болтались из стороны
в сторону, взмывали вверх, выхватывали из пролетающих
облаков длинные ленты, и какая-то огромная тень заставляла
облачные пряди сплетаться в покрывало. Шатер возникал прямо
на глазах, и скоро остался только чистый плеск флагов на
шестах.
Все замерло.
Вилли лежал с закрытыми глазами и слышал над головой
хлопанье огромных маслянисто-черных крыльев - словно
громадная древняя птица билась над полем. Она хотела жить.
Облака сдуло. Шар исчез. Люди сгинули. Палатки,
растянутые на каркасах, струились и трепетали, как под
черным дождем. Вилли показалось вдруг, что до города тысяча
миль. Он быстро оглянулся. Ничего. Только травы и ночные
шорохи. Он снова повернулся, теперь уже медленно, и оглядел
безмолвные, темные, кажущиеся пустыми шатры.
- Не нравятся они мне, - в голос сказал он.
Джим не мог отвести глаз.
- Ага, - завороженно прошептал он, - ага...
Вилли встал. Джим остался лежать на траве.
- Джим! - позвал Вилли.
Джим вздрогнул, как будто его шлепнули по спине, Джим
привстал на колени, Джим уже поднимался, уже тело его
отвернулось, а глаза неотрывно прикованы к черным
полотнищам, к огромным зазывающим транспарантам, к
непонятным трубам, к дьявольским усмешкам темных, змеящихся
складок.
Вскрикнула птица. Джим вскочил. Джим перевел дух.
Облачные тени гнали их через холмы и оставили только на
окраине города.
_________________
О Деви! Ты-разум, небо, воздух, огонь, вода, земля. Ничто не существует вне тебя при твоем превращении. Ты стала священной королевой Шивы, чтобы изменить свою собственную блаженную форму сознания на форму мира.
|
| 08-10, 02:27 |
|
|
|
Aratron
Site Admin
Зарегистрирован: 29-08, 21:16
Сообщения: 1570
Откуда: Москва
|
13
Вместе с ветром в распахнутое окно библиотеки вливался
холод. Чарльз Хэллуэй долго стоял возле окна, но теперь
вдруг заторопился. По улице мчались две тени, обладатели
теней неслись на шаг впереди.
- Джим! - окликнул старик негромко. - Вилли!
Нет. Они не услышали и продолжали бежать. К дому.
Чарльз Хэллуэй огляделся. Бродя в одиночестве по
библиотечным коридорам, слабо улыбаясь внятным лишь ему
речам веника в руках, он, конечно же, слышал и вскрик
поезда, и бессвязные гимны калиопа.
- Три, - прошептал он едва слышно, - три утра...
На лугу уже поднялись шатры, карнавал ждал кого угодно,
кого-нибудь, способного преодолеть неширокое озерцо травы.
Вздутые шатры тихонько выпускали воздух, он покидал их
чрево, пропитавшись древними запахами больших желтых зверей.
Никого. Только луна старается заглянуть в угольную тень
между балаганами. Неподвижно мчатся карусельные лошади. За
каруселью раскинулись топи Зеркального Лабиринта. Там, вал
за валом, поднимаются из глубин волны пустых тщеславии,
отстоявшиеся за много лет, посеребренные возрастом, белые от
времени. Появись у входа любая тень - отражения шевельнутся
испуганно, в зеркалах начнут восходить глубоко похороненные
луны. Доведись появиться на пороге человеку - не предстанет
ли он сам перед собой миллионоликим? Вот он смотрит на них,
а они - на него; а ну как каждое из отражений вдруг
обернется и взглянет на своего соседа, и лица начнут
оборачиваться одно к другому, одно к другому, еще не старое
- к тому, что постарше, это - к еще более почтенному, а оно
- к совсем уже старому, потом к тому, что старше всех... Не
разыщет ли стоящий у входа человек в пыльных глубинах
Лабиринта себя самого, но только уже не пятидесяти-, а
шестидесятилетнего, семидесяти, восьмидесяти, девяноста
девяти лет?
У Лабиринта не спросишь, не ответит Лабиринт. Он просто
ждет, похожий на огромную арктическую снежинку.
Три часа... Чарльз Хэллуэй замерз. Кожа вдруг стала как
у ящерицы, кровь словно подернулась ржавчиной, во рту -
привкус ночной сырости. И почему-то никак не отойти от
окна. Далеко-далеко на лугу что-то поблескивает, как будто
лунный свет отражается в стекле. Может, эти вспышки -
какой-то код, может, они говорят о чем-то?
"Я пойду туда, - подумал Чарльз Хэллуэй. - Нет, я не
пойду туда. Там хорошо, - подумал он. - Нет, там плохо", -
тут же догнала следующая мысль.
Несколько минут спустя хлопнула, закрываясь, входная
дверь. По пути домой он миновал окна пустого магазина.
Внутри стояли козлы, а под ними - лужа грязноватой воды.
Кое-где виднелись кусочки льда, а между ними - длинная прядь
волос.
Чарльз Хэллуэй заметил ее, но почел за благо не увидеть.
Он отвернулся и прошел мимо, и вскоре улица опустела так же,
как и пространство магазина за витринным стеклом.
А вдали, на лугу, все поблескивал свет, отражаясь в
Зеркальном Лабиринте. Там мелькали тени, словно осколки
чьей-то жизни, еще не начавшейся, но уже пойманной и
ожидающей воплощения.
Лабиринт ждал; его настороженный холодный взгляд скользил
сквозь ночь, отыскивая хоть что-нибудь живое, хоть ночную
птицу, пролетающую над лугом. Она заглянула бы внутрь... и
пусть бы себе уносилась потом с заполошным криком дальше.
Но не было ни одной птицы.
14
- Три, - произнес голос.
Вилли прислушался. Озноб еще прохватывал тело, но он уже
согревался под одеялом и радовался, что вокруг - стены, над
головой - крыша и пол под ногами, что дверь наконец укрыла
его от огромности ночи, от обширности ночных пространств и
ночной свободы, слишком большой, слишком пустынной и
одинокой...
- Три...
Это - голос отца... уже внутри, здесь, в доме. Он там,
в гостиной, осторожно ходит и разговаривает сам с собой.
- Три...
Почему поезд пришел именно в это время? Значит, отец
тоже видел его? Следил за ним? Нет! Он не должен. Вилли
свернулся под одеялом в тугой клубок, стараясь унять дрожь
Что за ерунда? Чего он боится? Этого ворвавшегося, словно
черный штормовой прилив, карнавала? Или того, что знают о
нем только он с Джимом, да вот еще отец, наверное, а весь
город спит и не подозревает ни о чем?
Да. Вилли зарылся в одеяло с головой. Да.
- Три...
Три - это три утра, думал Чарльз Хэллуэй, сидя на краю
постели. Почему поезд пришел именно в этот час?
Да потому, текли дальше мысли, что этот час - особый.
Женщины ведь никогда не просыпаются в этот час. Они спят
сном младенцев. А мужчины средних лет? О, они хорошо знают
этот час. О Господи, полночь - это совсем неплохо:
проснулся - и уснул, и час, и два - не страшно, ну
поворочаешься и уснешь опять. А в шестом часу уже появилась
надежда, рассвет недалеко Но - три! Господи Иисусе, три
пополуночи! Врачи говорят, тело в эту пору затихает. Душа
выходит. Кровь течет еле-еле, а смерть подбирается так
близко, как бывает только в последний час Сон - это клочок
смерти, но три часа утра, на которые взглянул в упор, - это
смерть заживо! Тогда начинаешь грезить с открытыми глазами.
Боже, если бы найти силы встать и перестрелять эти полусны!
Но нет сил. Лежишь приколоченный к самому дну, выжженному
дотла. И эта дурацкая лунная рожа пялится на тебя сверху!
Вечерней зари не осталось и в помине, а до рассвета еще сто
лет. Лежишь и собираешь всю дурь своей жизни, какие-то
милые глупости близких людей - а их давно уже нет... Где-то
было написано, что в больницах люди умирают чаще всего в три
пополуночи...
- Хватит! - молча крикнул он.
- Чарли? - сонно-вопросительно пробормотала жена.
Он медленно снял второй ботинок. Жена слабо улыбнулась
во сне... чему? Она бессмертна. У нее есть сын. Но ведь
и у тебя тоже. Э-э, когда и какой отец на самом деле верил
в это? Не выносив ребенка, не пережив боли? Кто из мужчин
опускался во мрак и возвращался с сыном или дочерью так, как
это делают женщины? Эти милые, улыбающиеся создания владеют
доброй тайной. Эти чудесные часы, приютившие Время, - они
творят плоть, которой суждено связать бесконечности. Дар
внутри них, они признали силу чуда и больше не задумываются
о ней. К чему размышлять о Времени, если ты - само время,
если претворяешь мимолетный миг вечности в тепло и жизнь?
Как должны завидовать мужчины своим женам, как часто такая
зависть оборачивается ненавистью к этим мягким существам,
уже обретшим жизнь вечную! А мы? Мы становимся ужасно
важными, хотя неспособны удержать не только мир вокруг себя,
но даже себя в мире. Слепые, не ведающие целого, мы падаем,
разбиваемся, таем, останавливаемся и поворачиваем вспять.
Мы не можем придать форму Времени. И что же остается?
Страдать от бессонницы и пялить глаза в ночную темень.
Три после полуночи. Вот и вся нам награда. Три утра.
Полночь души. Отлив. Душа остается на песке. И в этот час
отчаяния приходит поезд. Почему?
- Чарли? - Рука жены нашла его руку. - С тобой... все
в порядке? Чарли? - Она спала.
Он не ответил. Он не смог бы объяснить, каково ему
сейчас.
15
Лимонно-желтое солнце появилось на круглом синем небе.
Птицы рассыпали в воздухе прозрачные журчащие трели. Вилли
и Джим выглянули из окон.
Вроде бы ничего не изменилось Вот только взгляд у
Джима...
- Этой ночью, - проговорил Вилли, - что это было? Или -
не было?
Они вгляделись в луговые дали. Воздух там сгущался, как
сироп. Даже под деревьями не видно ни единой тени.
- Шесть минут! - крикнул Джим.
- Пять!
Через четыре минуты с шуршащими в животах кукурузными
хлопьями ребята уже выколачивали из палой листвы красноватую
пыль на окраине. Вот последний холм. Глаза наконец
оторвались от земли под ногами.
Карнавал был тут. Шатры, лимонно-желтые, как солнце,
медно-желтые, как пшеничные поля еще две недели назад.
Вымпелы, флаги, яркие, как синие птицы, хлопают над
холщовыми балаганами львиного цвета. Из палаток, похожих на
леденцы, плывут субботние запахи яичницы с ветчиной, жареных
сосисок и оладий с кленовым сиропом. Повсюду носятся
мальчишки, таща на буксире еще не проснувшихся до конца
отцов.
- Ну, прямо самый обычный карнавал, - растерянно
проговорил Вилли.
- Самая обычная дьявольщина, - энергично произнес Джим.
- Не ослепли же мы прошлой ночью в самом деле! Пошли!
Они прошли сотню ярдов, и вот уже карнавал вокруг. Чем
дальше они продвигались, тем яснее становилось: им не найти
здесь тех ночных людей, что по-кошачьи двигались в тени
болотного шара, под шатрами, клубящимися, как грозовые тучи.
Вблизи карнавал оборачивался полусгнившими веревками,
изъеденной молью парусиной, давно полинявшей, выгоревшей на
солнце мишурой. Вывески балаганов обвисли на шестах
печальными птицами, с них осыпались чешуйки древней краски;
пологи трепыхались, приоткрывая на миг скучные чудеса:
тощий человек, толстый человек, человек в картинках,
человек, танцующий хула...
Сколько они ни рыскали, им так и не попалась таинственная
сфера, надутая вредоносным газом, привязанная диковинными
восточными узлами к рукоятям кинжалов, вонзенных в землю; не
было ни помешанного билетера, ни жуткой мести. Калиоп возле
билетной кассы был нем как рыба. Ну а поезд? А что -
поезд? Вон он стоит в густой теплой траве, сильно старый, в
меру ржавый, с торчащими рычагами, шатунами и тендером, где
даже второсортного кошмара не отыскать. Не было и в помине
у этой развалины мрачного похоронного силуэта. Из него так
много гари вылетело с паром и черными пороховыми хлопьями,
что сил осталось разве на безмолвную просьбу полежать вот
тут, на травке, среди осеннего листопада.
- Джим! Вилли!
Перед ребятами стояла мисс Фолей, учительница из седьмого
класса, - одна сплошная улыбка.
- Мальчики, что стряслось? У вас такой вид, словно вы
что-то потеряли.
- Да вот... - замялся Вилли, - калиоп... Вы не слышали
прошлой ночью?
- Калиоп? Нет, не слыхала
- А тогда как же вы оказались тут в такую рань, мисс
Фолей? - спросил Джим.
- Я люблю карнавалы, - беспечно сияя, ответила мисс
Фолей, маленькая улыбчивая женщина, заплутавшая между своим
пятым и шестым десятком. - Давайте я куплю вам горячих
сосисок, а пока вы будете есть, разыщу своего несносного
племянника. Вы его не видели?
- Племянника?
- Да Роберта. Он должен погостить у меня пару недель. У
него умер отец, а мать после этого расхворалась. Вот я его
и взяла к себе Он еще спозаранок удрал сюда. Там, говорит,
встретимся Вот и ищи его теперь. Э-э, что-то вы сегодня не
в духе. Ну, пожуйте пока, и нечего хмуриться! - Она
протянула мальчишкам угощение. - Через десять минут
откроются аттракционы Пойду-ка посмотрю его в Зеркальном
Лабиринте...
- Нет! - неожиданно выпалил Вилли.
- Что "нет"? - не поняла мисс Фолей.
- Не надо в Зеркальном Лабиринте, - судорожно глотнув,
промолвил Вилли. Перед его глазами в глубине Лабиринта
проплыли мили отражений, а дна не было видно. Мальчику
показалось, что там затаилась Зима и ждет, чтобы превратить
в лед одним убийственным взглядом. - Мисс Фолей, - с трудом
выговорил он, с удивлением вслушиваясь в звуки собственного
голоса, - мисс Фолей, не ходите туда
- Но почему?
Джим удивленно воззрился на друга
- Да, Вилли, почему бы и не сходить туда?
- Там люди пропадают, - смущенно вымолвил Вилли.
- Ха! Тем более. А вдруг Роберт там заблудился? Этак
он не выберется, пока я его за ухо не вытащу! - Мисс Фолей
была настроена по-боевому.
- Никто не знает, что там внутри плавает, - с трудом
выговорил Вилли, не в силах отвести глаз от тысяч миль
сверкающего стекла.
- Плавает! - рассмеялась мисс Фолей. - А ты фантазер,
Вилли! Ну да я-то старая рыбка, так что...
- Мисс Фолей!
Но она уже отошла от них, помахав на прощанье, на секунду
помедлила перед входом, шагнула и исчезла в зеркальном
океане Некоторое время ребята еще видели, как ее отражение
погружается все глубже и наконец окончательно растворяется
среди мерцающего серебра.
Джим вцепился в плечо Вилли.
- Что это значит, Вилли?
- Черт побери, Джим! Да зеркала эти! Не нравятся они
мне. Посмотри, они здесь единственные такие же, как ночью.
- Ну, приятель, ты просто перегрелся на солнце! -
фыркнул Джим. - Это же Лабиринт... - Он вдруг умолк. От
зеркальных стен потянуло ледяным сквозняком.
- Джим, ты что-то начал говорить про Лабиринт...
Но Джим молчал Только спустя минуту он хлопнул себя
ладонью по шее.
- Точно!
- Да что с тобой, Джим? О чем ты?
- Волосы! - выкрикнул Джим. - Я же везде про это читал.
Во всех страшных историях они всегда дыбом встают. Вот как
сейчас у меня.
- Черт возьми, Джим! И у меня тоже.
Так они и стояли, переглядываясь, чувствуя восхитительные
мурашки, а волосы у каждого и правда стояли дыбом.
В Зеркальном Лабиринте беспомощно тыкался силуэт мисс
Фолей - два силуэта, четыре, нет, целая дюжина. Они не
знали, которая из них настоящая, и помахали всем сразу. Но
вот странность - ни одна мисс Фолей не заметила их и не
помахала в ответ. Она брела там, в Лабиринте, словно
слепая, скользя ногтями по холодному стеклу.
- Мисс Фолей!
Нет, она не слышит. Глаза побелели, как у статуи. Она
что-то говорила, там, в зеркалах, во всяком случае, губы ее
шевелились. Она бормотала, причитала, вскрикивала, нет,
кричала. Она билась головой о стекло, колотилась в него
локтями, словно ошалевший мотылек о лампу, она воздевала
руки. "О Господи! Помоги! - плакала она. - Помоги, о
Господи!"
Джим и Вилли бросились вперед и замерли - из глубины
зеркал выплыли их бледные лица с широко раскрытыми глазами.
- Мисс Фолей, вот сюда! - Джим протянул руку ко входу и
наткнулся на холодное стекло.
- Сюда! - крикнул Вилли и ткнулся лбом в зеркало.
Из пустоты вынырнула рука, рука пожилой женщины, уже
обессиленная, она в последний раз искала спасительную опору,
и этой опорой оказался Вилли. Рука вцепилась в него и
потащила в глубину, едва не сбив с ног.
- Вилли!
- Ай, Джим!
Джим ухватил друга за штаны, Вилли вцепился в руку, и так
они вместе вытащили ее из безмолвных, обступающих со всех
сторон, накатывающихся волной холодных зеркал.
Они выбрались на солнце.
Мисс Фолей, ощупывая синяк на щеке, то постанывала, то
вздыхала, то принималась смеяться и вытирать глаза.
- Спасибо вам, спасибо, Вилли, спасибо, Джим! Я чуть не
утонула там. Нет, я хотела сказать... О Боже, Вилли, ты
был прав. Господи, Вилли, ты видел, как она заблудилась,
как тонула... Бедняжка, она там совсем одна, она
заблудилась! Мы должны спасти ее!
- Мисс Фолей! - Вилли с трудом удерживал руки,
норовившие вцепиться в него. - Там же нет никого! Мисс
Фолей!
- Я видела! Прошу вас, посмотрите! Спасите ее!
Вилли подскочил ко входу в Лабиринт и остановился,
наткнувшись на ленивый, презрительный взгляд билетера. Он
повернулся и подошел к учительнице.
- Мисс Фолей! Клянусь вам, там нет никого. После вас
никто туда не входил. Это я неудачно пошутил насчет воды,
вот вам, наверное, и запало...
Может быть, она и услышала, но никак не могла
остановиться и все бормотала, растирая тыльные стороны
ладоней. Голос учительницы изменился, словно она и правда
каким-то чудом вернулась из невообразимых глубин, где нет
уже никакой надежды.
- Никто не входил? Да она там, на дне! Бедная девочка!
Я узнала ее... и сказала ей: "Я знаю тебя". Я даже
помахала ей, и она крикнула мне: "Привет!" Я побежала к
ней, и вдруг - бац! упала. И она упала. И десятки, тысячи
нас упали. "Погоди, - сказала я, - что ты тут делаешь?" Она
была такой прелестной, такой юной... Но я почему-то
испугалась. И тут мне послышалось, что она ответила. "Я
настоящая, - говорит, - а ты нет!" - И засмеялась как из-под
воды, а потом убежала туда, в Лабиринт. Надо найти ее!
- Мисс Фолей! - Вилли крепко обхватил ее и встряхнул.
Она в последний раз всхлипнула и затихла.
Джим все вглядывался в холодные глубины, словно
высматривая акул, но если они и были там, то предпочитали не
показываться.
- Мисс Фолей, а как она выглядела? - спросил он.
Учительница заговорила снова слабым, но спокойным
голосом:
- Она... она очень похожа на меня... только много-много
лет назад. Ох, пойду-ка я домой...
- Мисс Фолей, мы проводим вас.
- Нет, нет, оставайтесь. Мне уже лучше. Оставайтесь, не
стану портить вам веселье. - И она медленно пошла прочь.
Одна.
Где-то неподалеку немаленький зверь напустил лужу. Ветер
принес резкий запах аммиака, почему-то напомнивший о
древности.
- Я ухожу, - сказал Вилли.
- Мы остаемся до заката, - быстро возразил Джим, - до
самого темна, и все углядим, все как есть. Ты что,
сдрейфил?
- Нет, - автоматически ответил Вилли. - А ты уверен, что
никто не захочет больше нырнуть в этот чертов Лабиринт?
Джим быстро взглянул в бездонное зеркальное море, но там
был теперь только чистый холодный свет, он открывал пустоту
за пустотой позади пустоты.
- Никто! - твердо вымолвил Джим Подождал, пока сердце
стукнет дважды, и пробормотал: - Наверное...
16
Плохое случилось уже на закате. Исчез Джим.
За целый день они с Вилли перепробовали половину
аттракционов, разбили кучу бутылок в тире, выиграли кучу
жетонов, принюхивались, прислушивались, прокладывали себе
путь в толпе, топчущейся на опавших листьях и опилках. А
потом, совершенно неожиданно, Джим пропал.
Тогда Вилли, никого не спрашивая, молча и уверенно
протиснулся через толпу и под небом цвета спелой сливы вышел
к Лабиринту, заплатил за вход и шагнул внутрь. Потом он
тихо позвал только один раз: "Джим!"
Да, Джим был там, наполовину внутри, наполовину снаружи
холодных стеклянных волн. Словно его выбросило на песок, а
друг его ушел далеко, и неизвестно - вернется ли
когда-нибудь. Казалось, Джим стоит здесь уже часы,
неподвижный, моргая едва ли раз в пять минут, губы чуть
приоткрыты, стоит и ждет следующей волны, чтобы она открыла
ему еще больше.
- Джим! Пошли отсюда!
- Вилли... - Джим едва заметно вздрогнул, - оставь меня.
- Жди-ка! - Одним прыжком Вилли добрался до Джима,
схватил за пояс и потащил за собой. Кажется, Джим даже не
понимал, что его волокут вон из Лабиринта. Он слабо
упирался и, похоже, протестовал, повторяя завороженно:
"Вилли, о Вилли, Вилли!.."
- Джим! Сдурел ты, что ли? Я тебя домой веду!
- Что? Куда? Что?
Вот они уже снаружи, на ветерке. Небо налилось темнее
сливы, только высокие редкие облачка еще ловили закатный
свет. Отсвет пробежал по лицу Джима, по приоткрытым губам,
мелькнул в невероятно позеленевших глазах.
- Джим! - тряс друга Вилли. - Что ты там видел? То же,
что и мисс Фолей?
- Что? - слабо переспросил Джим.
- Счас как дам по носу! А ну, иди давай!
Вилли пихал, подталкивал, подгонял, почти силком тащил
ошалевшего от загадочного восторга, слабо упиравшегося
друга.
- Я не могу тебе сказать, Вилли, - бормотал Джим, - ты не
поверишь... не знаю, как сказать. Там, внутри, о, там в
глубине...
- Заткнись! - Вилли стукнул его по плечу. - Перепугал
меня черт-те как! Давеча мисс Фолей, теперь ты. С ума
сойти. Гляди, время-то к ужину! Дома нас уж похоронили
небось.
Шатры остались позади, под ногами шуршала стерня, и Вилли
все поглядывал вперед, на город, а Джим все озирался назад,
на хлопающие, быстро теряющие краски флаги на шестах.
- Вилли! Нам обязательно нужно вернуться попозже...
- Надо тебе, вот и возвращайся!
Джим остановился.
- Но ты же не отправишь меня одного, а? Вилли, ты же
обещал, что всегда будешь рядом! Чтобы защищать меня, а,
Вилли?
- Это еще неизвестно, кто кого защищать будет, -
расхохотался было Вилли, но тут же замолчал Джим странно,
без улыбки, смотрел на него, а темнота словно заливала это
знакомое лицо, скапливаясь во впадинах ноздрей, в ямах вдруг
глубоко запавших глаз.
- Вилли, ты ведь будешь со мной? Всегда? Теплая волна
обдала Вилли. В груди, возле сердца, шевельнулся ответ:
"Да Ты ведь и так знаешь, что да"
Они оба повернулись разом, шагнули и... споткнулись о
тяжело лязгнувшую кожаную сумку.
17
Они долго стояли над ней. Вилли пошевелил сумку ногой.
Внутри снова тяжело звякнуло.
- Это же сумка торговца громоотводами, - неуверенно
произнес Вилли.
Джим наклонился, запустил руку в сумку и вытащил
металлический стержень, сплошь покрытый химерами, клыкастыми
китайскими драконами с огромными выпученными глазами,
рыцарями в доспехах, крестами, полумесяцами, всеми символами
мира. Все упования, все надежды человеческие тяжким грузом
легли в руки ребят.
- Гроза так и не пришла. Зато он ушел.
- Куда? А как же сумка? Почему он ее бросил?
Оба одновременно оглянулись на карнавал позади. От
парусиновых крыш волна за волной накатывал холод. От луга к
городу шли машины. Мальчишки на велосипедах свистом звали
собак. Скоро дорогу накроет ночь, скоро тени на Чертовом
Колесе поднимутся до самых звезд.
- Люди не станут бросать посреди дороги всю свою жизнь, -
заметил Джим. - У него больше ничего не было, и если что-то
заставило его просто забыть сумку на дороге, значит, это был
не пустяк. - Глаза у Джима загорелись, как у гончей,
взявшей след.
- Пустяк не пустяк, но чтобы вот так про все забыть?.. -
недоумевал Вилли.
- Вот видишь! - Джим с любопытством наблюдал за другом.
- Загадка на загадке. Грозовой торговец, сумка торговца...
Если мы сейчас не вернемся, то никогда ничего не узнаем.
- Джим... - Вилли уже колебался. - Ладно. Только на
десять минут.
- Точно! А то темнеет уже. Все дома, ужинают. Одни мы
здесь и остались. Ты подумай, как здорово! МЫ. ОДНИ Да
еще и возвращаемся.
Они прошли мимо Зеркального Лабиринта. Из серебристых
глубин навстречу им выступили две армии - миллион Джимов
наступал на миллион Вилли. Армии столкнулись, смешались и
исчезли. Вокруг не было ни души.
Ребята стояли посреди темного карнавала и невольно думали
о десятках своих знакомых, уплетающих ужин в теплых, светлых
кухнях.
18
Крупные красные буквы кричали: "Неисправность! Не
подходить!"
- А! Это с самого утра здесь висит, - махнул рукой Джим.
- Вранье, по-моему.
Ребята стояли перед каруселью, а от вершин старых дубов
накатывались на них волны жестяного шелеста. Кони, козы,
антилопы и зебры замерли на кругу, пронзенные медными
копьями. Словно рука могучего небесного охотника разом
метнула смертоносные жала, пригвоздила несчастных животных к
деревянному кругу, и они застыли, мучительно выгнувшись,
умоляя раскрашенными испуганными глазами о милосердии и
страдальчески оскалив зубы.
- Вовсе она не сломана. - С этими словами Джим
перемахнул звякнувшую цепочку и ступил на вращающийся круг.
Его сразу обступили зачарованные звери.
- Джим!
- Да ладно, Вилли. Мы же только карусель и не видели.
Значит...
Джим качнулся. Лунатический карусельный мир дрогнул и
слегка накренился. Звери шевельнулись. Джим хлопнул по шее
темно-сливового жеребца.
- Эй, парень! - Из темноты за машинной будкой выступил
человек, шагнул и подхватил Джима.
- Ай! - завопил Джим. - Вилли!
Вилли как стоял, так и прыгнул через цепочку ограждения и
первый ряд зверей. Человек улыбнулся, ловко подхватил и его
тоже, а потом поставил рядом с Джимом. Теперь они стояли
бок о бок и глазели на буйную рыжую шевелюру над ярко-синими
глазами незнакомца. Под тонкой рубашкой буграми
перекатывались могучие мышцы.
- Неисправна, - мягко сказал человек. - Вы что, читать
не умеете?
- Отпусти-ка их! - произнес новый, властный голос.
Ни Джим, ни Вилли не заметили, откуда взялся еще один
мужчина. Он стоял возле самой цепочки.
- Доставь-ка их сюда, - повелел он.
Рыжий атлет плавно перенес ребят над спинами безропотных
зверей и поставил в пыль у входа.
- Мы... - начал было Вилли.
- Любопытствуете, - не дал ему договорить вновь
прибывший. Был он высок, как фонарный столб, и бледен так,
что вокруг лица расплывались лунные блики. Брови, волосы,
костюм - антрацитового цвета, а жилет - кроваво-красный, и
янтарная булавка в галстуке в тон медово-желтым глазам.
Впрочем, глаз Вилли поначалу не разглядел. Его поразил
костюм долговязого, сделанный из удивительной материи.
Такую ткань можно было бы получить, ссучив нить из зарослей
"кабаньей ежевики" (8), пружинной твердости конского волоса,
щетины и такой, знаете, блескучей конопли. Ткань все время
шевелилась, отливала и вспыхивала, а на ощупь она была,
кажется, как самый колючий твид. В таком костюме человек
должен был бы мучиться несказанно, страшный зуд любого
заставил бы рвать на себе одежду, а этот стоял себе, как ни
в чем не бывало, невозмутимый, как луна, ныряющая меж
облаков, и внимательными рысьими глазами наблюдал за Джимом.
На Вилли он и не посмотрел ни разу.
- Я - Дарк, - представился человек-жердь и взмахнул белой
визитной карточкой. Она тут же стала синей.
Шелест. Карточка покраснела. Взмах. На ней проступил
зеленый человек, свисающий с дерева. Карточка мелькала,
приковывая взгляд.
- Дарк - это я. А вот этот рыжий мистер - мой друг
Кугер.
Кугер и Дарк.
Опять шелест. На карточке пронеслись и исчезли какие-то
имена. Выступили слова: "СОВМЕСТНОЕ ШОУ ТЕНЕЙ", мигнули и
растаяли. На их месте крошечная, но противная ведьма мешала
в заплесневевшем горшке какое-то гнусное варево. Но и ее в
свою очередь согнали крупные буквы: "МЕЖКОНТИНЕНТАЛЬНЫЙ
АДСКИЙ ТЕАТР". Дарк протянул карточку Джиму. Джим принял
ее и прочитал: "Наша специальность: проверка, смазка,
полировка и ремонт жуков-могильщиков". Джим и глазом не
моргнул. Секунду он рылся в бездонном кармане, полном
сокровищ, как пиратский сундук, что-то выудил и протянул
м-ру Дарку. На ладони лежал дохлый коричневый жук.
- Вот, - ровным голосом произнес Джим, - займитесь им.
- Ловко! - расхохотался м-р Дарк. - Один момент! - Он
протянул руку за жуком, и из-под манжеты рубашки на миг
выглянули пурпурные, темно-зеленые и ярко-синие драконы,
перевитые латинскими, кажется, надписями.
- О! - воскликнул Вилли. - Человек-в-Татуировке!
- Нет, - Джим внимательно всмотрелся, -
Человек-в-Картинках. Не одно и то же.
- Верно, парень, - м-р Дарк благодарно кивнул. - Как
звать тебя?
"Не говори! - мысленно завопил Вилли и тут же с
недоумением спросил сам себя: - А почему, собственно?"
- Саймон! - назвался Джим и криво ухмыльнулся, намекая
на возможность существования других вариантов своего имени.
М-р Дарк понимающе ухмыльнулся в ответ.
- Хочешь увидать побольше, а, "Саймон"?
Джим с независимым видом кивнул, вроде бы и не очень ему
хотелось. Медленно, с нескрываемым удовольствием м-р Дарк
засучил рукав рубашки до локтя. Джим так и впился глазами в
руку. Больше всего она напоминала кобру, изготовившуюся для
броска. М-р Дарк пошевелил пальцами, мышцы задвигались,
картинки ожили.
Вилли очень хотелось посмотреть поближе, но он остался
стоять на месте и только твердил про себя: "Джим! Ой,
Джим!"
Джим и долговязый откровенно изучали друг друга. Колючий
костюм Дарка словно оттенял рдевшие щеки и пляшущие глаза
Джима Казалось, Джим только что порвал ленточку в
десятимильном забеге и теперь с пересохшими губами стоит и
не может прийти в себя, готовый принять любую награду за
свою победу. И вот она, награда - живые картинки,
разыгрывающие пантомиму от одного только биения пульса под
иллюстрированной кожей. Джим смотрел не отрываясь, а Вилли
было не видать, поэтому он стоял и думал о последних
горожанах, возвращавшихся в город в теплых машинах, спешащих
к ужину...
- Ух ты, вот черт! - слабым голосом проговорил Джим, и
м-р Дарк тут же опустил рукав.
- Все. Представление окончено Пора ужинать. Карнавал
закрывается до семи утра. Все уходят Приходи завтра,
"Саймон", покатаешься на карусели, когда ее починят. Возьми
мою карточку, для тебя вход свободный.
Джим, все еще не в силах оторвать глаз от запястий Дарка,
взял карточку и сунул в карман.
- Ну, пока!
Джим повернулся. Джим побежал. Спустя секунду Вилли
кинулся за ним. Джим оглянулся через плечо, изогнулся,
подпрыгнул и... исчез. Вилли растерянно остановился У него
над головой из-за ствола дерева выглянул Джим. М-р Дарк и
Кугер склонились над механизмом карусели.
- Быстро, Вилли! - зашипел из ветвей Джим. - Прыгай
сюда! Да скорее же, а то увидят!
Вилли не очень ловко подпрыгнул, Джим подхватил его и
втащил наверх. Дерево затряслось. Ветер прошумел в кроне.
- Джим! Зачем... - начал было Вилли.
- Заткнись! И смотри! - яростно зашептал Джим. Со
стороны карусели доносилось металлическое постукивание,
позвякивание, слабый скрип.
- Что у него там на руке было, Джим?
- Картинки.
- Ясно, картинки. Какие?
- Ну... такие. - Джим прикрыл глаза, словно пытаясь
вспомнить. - Ну, знаешь, змеи там всякие, - Он почему-то
отвел глаза.
- Не хочешь, не говори, - пожал плечами Вилли.
- Да нет Я же сказал: змеи. Хочешь, я попрошу его
показать и тебе... попозже?
"Нет, - подумал Вилли, - нет, не хочу". Он посмотрел
вниз. Под деревом, в дорожной пыли, застыли тысячи
отпечатков ног, а людей и след простыл Вилли вдруг
подумалось, что ночь теперь куда ближе, чем день.
- Я домой пойду, - неуверенно пробормотал он.
- Точно, Вилли, иди. Тут, значит, Зеркальные Лабиринты,
старые учительницы, сумки с громоотводами, пропадающие
торговцы, змеи на картинках шевелятся, нормальную карусель
чинят, а ты, стало быть, домой? Ну, ладно. Пока, старина!
- Я... - Вилли взглянул вниз и замер.
- Все чисто? - раздался голос почти прямо под деревом.
- Чисто! - ответили издали.
М-р Дарк подошел к красной машинной коробке карусели,
внимательно огляделся. Несколько мгновений он смотрел на
дерево у дороги.
Вилли попытался вжаться в ствол.
- Включай!
Под стук, звон и бряканье карусель двинулась с места.
"Но ведь она же сломана!" - в панике подумал Вилли и
растерянно оглянулся на Джима Тот показывал вниз. И тут
только Вилли заметил: карусель вращалась в обратную
сторону!
Небольшой калиоп внутри механизма сопел, сипел,
свиристел, брякал и позванивал.
"И музыка тоже наоборот", - подумал Вилли.
Как будто уловив его мысли, м-р Дарк дернулся и снова
пристально посмотрел на дерево. Ветер завихрил вокруг Вилли
черную листву. М-р Дарк едва заметно пожал плечами и
отвернулся.
Взвизгивая и нелепо вихляясь, карусель крутилась все
быстрее. М-р Кугер для проверки прошел немного по дороге и
остановился прямо под деревом. Вилли запросто мог бы
плюнуть в него. В это время калиоп вскрикнул особенно
пронзительно. В далеком пригороде отозвались собаки. Будто
получив сигнал, м-р Кугер помчался обратно по дороге и с
разбега ловко вскочил на карусель, оседлав какое-то унылое
животное, спешившее задом наперед. Торчали во все стороны
буйные огненно-рыжие волосы м-ра Кугера, на розовом лице
сияли ярко-синие глаза. Карусель летела, и музыка летела,
не отставая. Наоборот. "А откуда я знаю, что она началась
с конца?" - подумал Вилли. Крепко вцепившись в сук, он
пытался поймать мотив и сообразить, что это за мелодия, но
литавры, колокольцы и барабаны били его в грудь, захватывали
сердце и все подгоняли, подгоняли, заставляя кровь течь по
жилам вспять, пульс - колотиться в висках, а руки - слабеть.
Цепенея, Вилли изо всех сил сжимал сук Он не мог оторвать
глаз от взбесившейся карусели и невозмутимой фигуры м-ра
Дарка, стоявшего рядом, за пультом.
Джим первым заметил новую странность и пихнул в бок Вилли
М-р Кугер! Вот его снова вынесло вперед, и Вилли оторопел.
Лицо м-ра Кугера таяло, как розовый воск. Руки на глазах
становились кукольными, тело под одеждой усыхало, да и
одежда сжималась тоже, морщась и корячась. Скрылся.
Появился снова, став еще меньше.
Огромным лунным сновидением разворачивалась карусель,
волокла против естества несчастных лошадей, засасывала
воздух под дикую музыку, а м-р Кугер, обыкновенный рыжий м-р
Кугер с каждым оборотом становился все моложе и моложе.
Годы слетали с него, как пыль, он беззаботно поглядывал на
звезды, скользил взглядом по населенному мальчишками дереву,
словно не замечая, как мельчают черты его лица, заостряется
носик, розовеют, тая, уши.
Если в начале карусельной круговерти ему было сорок, то
теперь - едва ли девятнадцать. На глазах у всех мужчина
превращался в юношу, юноша - в мальчика... Вот ему
семнадцать, шестнадцать... Еще оборот, еще... Вилли что-то
шепчет. Джим считает круги, а ночной воздух теплеет,
разогревается от трения, от необузданного полета шальных
зверей; но уже медленнее вращение, реже вскрики калиопа, и
вот, наконец, Шипение, усталый свист, музыка проскулила
жалобно в последний раз, карусель словно наехала на
водоросли в воде и встала.
В деревянном седле виднелась тщедушная фигурка. Лет
двенадцати. Губы Вилли без его участия шепнули: "Нет!"
Губы Джима шевельнулись: "Нет!"
Маленькая тень сошла с круга. Лица не видать, а на руки
падает свет фонаря. Розовые, сморщенные, словно
новорожденные руки...
Мальчик-мужчина стрельнул глазами. Кажется, ин чуял
волны благоговейного ужаса, исходящие от дерева. Ужасный
взгляд, как железный шип, пронзил листву. Маленький человек
повернулся, замер, а потом по-кроличьи чесанул по дороге.
Джим раздвинул мешавшие листья. М-р Дарк тоже уходил
следом. Вилли не чаял дождаться, пока Джим спустился вниз.
Но вот наконец они стоят на земле, потрясенные разыгравшейся
пантомимой, ошеломленные таким поворотом событий. Первым
заговорил Джим. Провожая глазами крошечную фигурку,
улепетывающую по дороге, он сипло произнес:
- Да, Вилли, я тоже хочу домой, хочу поесть в тепле и
покое. Но мы уже слишком много видели. Надо же досмотреть
до конца, а? Ведь надо?
- Господи! - взмолился Вилли в полном отчаянии. - Да, я
думаю, надо.
И они вместе побежали вослед невесть чему и незнамо куда.
_________________
О Деви! Ты-разум, небо, воздух, огонь, вода, земля. Ничто не существует вне тебя при твоем превращении. Ты стала священной королевой Шивы, чтобы изменить свою собственную блаженную форму сознания на форму мира.
|
| 08-10, 02:28 |
|
|
|
Aratron
Site Admin
Зарегистрирован: 29-08, 21:16
Сообщения: 1570
Откуда: Москва
|
19
За холмами быстро гасли бледные закатные отсветы. За чем
бы ни охотились ребята - оно далеко впереди, так далеко, что
не понять - есть или нету. И все же, если вглядеться, под
дальними фонарями нет-нет да и мелькнет бегущая фигурка.
- Двадцать восемь! - выдохнул Джим. - Двадцать восемь
раз он прокрутился.
- Ничего себе карусель! - помотал головой Вилли.
Маленькая фигурка далеко впереди остановилась и
оглянулась. Джим и Вилли разом прянули за дерево, выжидая,
пока это двинется дальше.
"Это, - подумал Вилли, - но почему "это"? Он же
мальчишка... или мужчина? Нет. Это то, что менялось, вот
оно что!" Они рысцой миновали окраину, и тут Вилли осенило.
- Слушай, Джим. Наверное, их там двое было, на карусели.
Мистер Кугер и этот парнишка...
- Нет, - отрезал Джим. - Я с него глаз не спускал.
Они бежали мимо парикмахерской. Вилли скользнул глазами
по какому-то объявлению в витрине и не смог сложить буквы.
Впрочем, от тут же забыл об этом.
- Эй! Он свернул на улицу Калпеппера! Живей!
Они резко повернули за угол.
- Ушел!
Улица под фонарями лежала длинная и пустая. "Классики",
расчерченные на тротуарах, заметало палой листвой.
- Вилли! А ведь мисс Фолей на этой улице живет?
- Да, вроде бы. В четвертом доме, кажется... Только...
- Он не кончил.
Джим притормозил, засунул руки в карманы и, посвистывая,
зашагал дальше небрежной походкой. Вилли шел рядом. Пройдя
третий дом, они посмотрели наверх. В одном из слабо
освещенных окон кто-то стоял. Кажется, это был мальчишка
лет двенадцати.
- Вилли! - одними губами позвал Джим. - Этот парень...
- Ее племянник?
- Племянник, как же! Держи карман! Отвернись, может, он
по губам читать умеет. Давай помедленнее. До угла, а потом
- обратно... Ты лицо его видел? Глаза, Вилли! Они-то у
людей не меняются, будь тебе хоть шесть, хоть шестьдесят.
Лицо у него точь-в-точь как у мальчишки, но глаза-то -
мистера Кугера!
- Нет!
- Да!
Они остановились. Вздрагивая от бешеных толчков под
ребрами, Джим крепко взял Вилли за руку и повел.
- Неужто ты не помнишь, какие у этого Кугера глаза были,
когда он нас подхватил? А потом этот тип чуть меня на
дереве не увидел. Ух! Никогда не забуду! И вот сейчас, в
окне, те же самые глаза. Давай еще разок пройдемся, и
помедленнее, поспокойнее. Надо же как-то предупредить мисс
Фолей, какая у нее штука дома прячется.
- Постой, Джим, да как же ты предупредишь ее?
Джим не ответил. Только глянул искоса зеленым сияющим
глазом. Вилли опять, как уже бывало, вспомнил одного
знакомого старого пса. Тот жил себе спокойно месяц за
месяцем, но потом однажды наступал момент, и пес исчезал на
несколько дней, а то и на неделю. Домой он возвращался весь
в репьях, прихрамывая, тощий, от него несло всеми помойками
и болотами в округе. Можно было подумать, он для того
только и выискивал места погрязнее, чтобы потом вернуться
домой с глуповатой, смущенной улыбкой на морде.
Отец звал его Платоном, в честь древнего философа. Как и
Платон, пес, похоже, все знал и все понимал. Вернувшись на
тропу добропорядочности, он месяцами не сходил с нее, но
однажды все начиналось сначала. "И вот сейчас, - думал
Вилли, - на Джима тоже накатило. Уши торчком, нос - по
ветру, он что-то слышит внутри. Может быть, тиканье часов,
отсчитывающих другое, нездешнее время? Вон у него даже язык
длиннее стал. Ишь, облизывается..."
Они снова остановились возле дома мисс Фолей, но в окне
никого не было.
- Давай поднимемся, позвоним, - предложил Джим.
- Хочешь столкнуться с ним нос к носу?
- Надо же удостовериться. Лапу ему потрясти, в глаза
посмотреть или куда там еще.
- Ты что, прямо при нем предупреждать ее будешь?
- Да зачем? Потом позвоним ей и все расскажем. Пошли!
Вилли вздохнул и покорился. Поднимаясь по ступенькам, он
не знал, хочется ли ему, чтобы в этом мальчишке скрывался
м-р Кугер.
Джим подергал дверной колокольчик.
- А если он откроет? - не удержался Вилли. - Знаешь, я
так сдрейфил, что с меня пыль осыпается. А ты что, вовсе не
боишься?
Джим с интересом изучил свои спокойные ладони, повертел
их так и сяк.
- Да будь я проклят! - выдохнул он. - Ты в точку попал:
не боюсь я.
Широко распахнулась дверь, и на пороге предстала
улыбающаяся мисс Фолей.
- Джим! Вилли! Очень мило с вашей стороны!
- Мисс Фолей! - выпалил Вилли. - У вас все о'кей?
Джим в ярости взглянул на него.
- О! А почему бы и нет? - удивилась мисс Фолей.
Вилли сильно покраснел.
- Да мы просто... просто беспокоились. Эти проклятые
карнавальные зеркала!
- Ерунда! Я уже и забыла о них. Может, войдете? - Она
все еще распахивала перед ними дверь.
Вилли шаркнул ногой и уже собрался ответить, но замер.
Занавеска позади мисс Фолей колыхнулась и обвисла, как
темно-синий дождь, летящий наискось в дверном проеме. В том
месте, где капли неподвижного дождя почти касались пола,
торчали маленькие запыленные сандалии. Где-то за занавеской
слонялся, видно, и сам недавний злой беглец.
"Злой? - опять подумал Вилли. - Да откуда я взял, что
он - злой? А впрочем, с чего бы ему не злым быть? Именно:
злой мальчишка".
- Роберт? - Мисс Фолей обернулась к дождевой завесе.
Потом она взяла Вилли за руку и ввела в квартиру. - Роберт,
иди познакомься с моими учениками!
Сквозь синие дождинки просунулась песочно-розовая рука и
словно пощупала, какая там, в прихожей, температура.
"Вот беда-то! - успел подумать Вилли. - Счас он ка-ак
на меня глянет и тут же поймет все. У меня же эта карусель
прямо в глазу отпечаталась, как... как от молнии!"
- Мисс Фолей, - с трудом произнес Вилли.
Сквозь тускло мерцающий занавес непогоды выглянуло
розовое лицо.
- Мисс Фолей, мы должны сказать вам ужасную вещь...
Джим ударил его по руке. Сильно ударил. Вот уже следом
за лицом и тело проскользнуло через текучий полог. Мальчик.
Стоит.
А позади шуршит тихий дождь.
Мисс Фолей слегка подалась вперед, к Вилли. Она ждет.
Джим больно ухватил за локоть, тряхнул. Вилли сбился;
вспыхнул и вдруг выпалил:
- Мистер Крозетти!
Внезапно перед его мысленным взором совершенно отчетливо
всплыла бумажка в окне парикмахерской. Там было написано:
"Закрыто из-за болезни".
- Мистер Крозетти, - зачастил Вилли, - он... он умер!
- Как? Парикмахер?
- Парикмахер? - ахнул рядом пораженный Джим.
- Вот, видите? - Вилли зачем-то потрогал себя за голову.
- Это он стриг. А сейчас мы шли там... и написано... а
люди сказали...
- Какая жалость! - Мисс Фолей попыталась незаметно
подтащить к себе поближе розоволицего мальчишку. - Мне,
право, жаль. Мальчики, познакомьтесь, это Роберт, мой
племянник из Висконсина.
Джим протянул руку. Племянник с любопытством исследовал
ее.
- Чегой-то ты на меня уставился? - спросил он.
- Кого-то ты мне напоминаешь, - протянул Джим.
"Джим!" - мысленно завопил Вилли.
- О! Ты на дядюшку моего здорово похож, - нарочито
спокойно закончил Джим.
Глаза племянника метнулись к Вилли. Что было делать?
Пришлось сосредоточенно изучать пол под ногами. "Нельзя же,
в самом деле, дать ему посмотреть мне в глаза, - думал
Вилли. - Там же кто хочешь увидит эту сумасшедшую
карусель!" Его так и подмывало напеть мотив той
музыки-наоборот. "А все-таки надо, - думал он. - Пора. А
ну-ка, посмотри на него!" Вилли поднял глаза и в упор
взглянул на мальчишку. Бред, дичь, чушь собачья! Пол
качнулся под ногами и поехал в сторону. Розовая праздничная
маска безупречно изображала милое мальчишеское лицо, а
сквозь прорези странно светились глаза м-ра Кугера, глаза
пожилого человека, яркие, острые звезды, из тех, чей свет
добирается до Земли миллион лет. Сквозь маленькие прорези
для ноздрей входит теплый воздух, а вырывается ледяное
дыхание м-ра Кугера! И леденцовый розовый язычок -
точь-в-точь такие продают на праздник в день св. Валентина!
- едва заметно шевелится, быстро-быстро, за розовыми
сахарными зубами. Из-под маски зрачки м-ра Кугера чуть
слышно пощелкивали, как объектив у "Кодака": линзы то
вспыхнут, то пригасятся диафрагмой. Вот он нацелился на
Джима. Щелк, щелк! Прицелился, навел фокус, щелкнул,
проявил, высушил, - и Джим лежит на своем месте в картотеке.
Щелк, щелк!
Но ведь это только мальчишка стоит в прихожей рядом с
женщиной и двумя другими подростками... Джим тоже не сводит
с него глаз. Лицо неподвижно. Он тоже фотографирует этого
Роберта.
- Вы ужинали, мальчики? - пропела мисс Фолей. - А то
давайте с нами. Мы как раз садимся...
- Нет, спасибо, нам пора идти.
Все уставились на Вилли, словно удивляясь, почему бы ему
не остаться здесь навсегда.
- Джим, - забормотал Вилли, - у тебя ведь мама одна дома,
она же ждет...
- Ой, верно, - с неохотой протянул Джим.
- А я знаю, как мы сделаем! - Племянник выдержал паузу,
чтобы все повернулись к нему. - Приходите к нам на десерт,
а?
- На десерт?!
- А потом я возьму тетю на карнавал. - Племянник
погладил мисс Фолей по руке, и она нервно засмеялась.
- Как "на карнавал"? - подскочил Вилли. - Мисс Фолей,
вы же говорили...
- Ах да, это глупость была, я напугалась, - произнесла
неуверенно мисс Фолей. - Сегодня, в субботнюю ночь, самое
время для карнавала. Я вот обещала Роберту показать
окрестности...
- Ну, придете? - спросил Роберт, все еще не отпуская
руку мисс Фолей. - Попозже?
- Здорово! - воскликнул Джим.
- Джим! - попытался вмешаться Вилли. - Нас ведь целый
день дома не было. А у тебя мама больна.
- Да? Я и забыл. - Джим ядовито покосился на друга.
Щелк! Племянник сделал рентгеновский снимок их обоих.
На этом снимке, конечно, видно, как трясутся холодные
косточки внутри теплой плоти. Роберт протянул руку.
- Ну, тогда - до завтра? Увидимся возле балаганов.
- Отлично! - Джим сгреб и потряс маленькую руку.
- Пока! - Вилли выскочил за дверь, постоял, качаясь,
сделал отчаянное усилие и повернулся к учительнице.
- Мисс Фолей...
- Да, Вилли?
"Не ходите с ним никуда! - думал Вилли. - Даже близко
не подходите к балаганам. Сидите дома, ну пожалуйста!"
Вслух же он сказал:
- Мистер Крозетти умер.
Она кивнула и пригорюнилась, наверное ожидая, что Вилли
сейчас заплачет. И пока она ждала, Вилли выволок Джима
наружу, и входная дверь отрезала их от женщины и мальчишки с
розовым лицом и с глазами-объективами, которые все щелкали,
фотографируя двух таких непохожих друг на друга ребят.
Пока они в темноте нащупывали ступени, в голове у Вилли
снова завертелась карусель, зашелестела жестяная листва
дубов. Он с трудом выговорил:
- Джим! Ты ему руку пожал, этому Кугеру! Ты же не
собираешься встречаться с ним?
- Это Кугер, точно, - деловито заговорил Джим. - Глаза
его. Эх, если бы я встретился с ним сегодня ночью, мы бы
все выяснили. И какая муха тебя укусила, Вилли?
- Меня? Укусила? - Они добрались до конца лестницы и
разговаривали яростным шепотом. Вот и улица. Оба задрали
головы. В освещенном окне маячила маленькая тень. Вилли
вдруг встал как вкопанный. Наконец-то музыка у него в
голове выстроилась как надо. Он прищурился.
- Джим! А ты знаешь, что за музыка была, под которую
молодел мистер Кугер?
- Ну?
- Это же обычный похоронный марш, только задом наперед!
- Какой еще похоронный марш?
- "Какой, какой"! Шопен написал.
- А почему "задом наперед"?
- Да потому, что мистер Кугер не старел, ну, не к смерти
шел, значит, а, наоборот, от нее. Он же все моложе
становился, верно?
- Во жуть-то!
- Точно! - Вилли напрягся. - Он там! Вон, в окне
торчит.
Помахать ему, что ли? Пока! Пока! Давай, пошли.
Посвисти-ка что-нибудь, ладно? Только уж не Шопена,
пожалуйста.
Джим помахал рукой. И Вилли помахал. Они пошли по
улице, насвистывая "О, Сюзанна...".
Тень в окне тоже помахала им на прощанье.
20
Два ужина давно остыли в двух домах. Один предок наорал
на Джима, два - на Вилли. И того, и другого отправили спать
голодными. Шторм начался в семь и кончился в три минуты
восьмого. Хлопнули двери, звякнули замки, пробили часы.
Вилли стоял у двери в своей комнате. Телефон остался в
прихожей. Эх! Даже если он позвонит, мисс Фолей, скорее
всего, не ответит. Ее сейчас, наверное, уже и в городе-то
нет. Да и что бы он сказал ей? Мисс Фолей, ваш племянник -
не племянник? Мальчик на самом деле - не мальчик? Конечно,
она засмеется. И мальчик как мальчик, и племянник как
племянник. На вид по крайней мере. Вилли повернулся к
окну. В окне своей комнаты маячил Джим.
Видимо, он решал ту же проблему. Окно пока не откроешь,
не посоветуешься. Рано еще. Родители внизу настроили свои
локаторы, только и ждут, что бы еще добавить.
Оставалось завалиться на кровать, что они оба и сделали.
Оба пошарили под матрасами - не завалялось ли шоколадки,
отложенной на черный день. Нашлось кое- что. Сжевали без
особой радости.
Постукивали часы. Девять. Полдесятого. Десять.
Щелкнула задвижка на двери Вилли. Это отец открыл.
"Папа! - подумал Вилли. - Ну зайди! Надо поговорить".
Отец тяжело вздохнул на лестнице. Вилли ясно представлял
себе его расстроенное, не то смущенное, не то недоумевающее
лицо. "Нет, не войдет, - подумалось ему. - Ходить вокруг
да около, говорить какие-то необязательные слова - это
пожалуйста. А вот войти, сесть и выслушать - этого не
будет. А ведь тут такое дело..."
- Вилли?..
Вилли подобрался.
- Вилли, - снова произнес отец, - будь осторожен.
- "Осторожен"! - так и взвилась мать внизу. - И это
все, что ты собираешься ему сказать?
- А что я ему еще скажу? - проворчал отец, уже спускаясь
по ступеням. - Он скачет, я - ползаю. Как тут равнять?
Боже, иногда мне хочется... - Хлопнула входная дверь. Отец
вышел на улицу.
Вилли полежал секунду и метнулся к окну. Отец так
неожиданно вышел в ночь. Надо предупредить его. "Не я, -
думал Вилли. - Не мне грозит опасность, не за меня надо
беспокоиться. Это ты, ты сам останься, не ходи! Там
опасно!"
Но он не открыл окна, не крикнул. А когда все-таки
выглянул, улица была пуста. Теперь - ждать. Спустя
некоторое время там, внизу, вспыхнет свет в библиотечном
окне. Когда начинается наводнение, когда небесный огонь
вот-вот рухнет на головы, каким славным местом становилась
библиотека. Стеллажи... книги, книги. Если повезет, никто
тебя там не сыщет. Да где им! Они - к тебе, а ты - в
Танганьике в 98-м году, в Каире 1812-го, во Флоренции в
1492-м!
"Будь осторожен..." Что отец имел в виду? Неужели он
почувствовал? Может, даже слышал шальную музыку, ходил там,
возле шатров? Да нет, никогда.
Вилли кинул камешек в соседнее окно. Отчетливо было
слышно, как он стукнул о стекло. И... ничего. Вилли
представил, как Джим сидит в темноте и прислушивается. Он
бросил еще один. Стук. Тишина. Что-то не похоже на Джима.
Раньше "звяк" еще звучал в воздухе, а рама уже взлетала
вверх, и появлялась голова, из которой торчали во все
стороны смешки, буйство, разбойные планы один другого хлеще.
- Джим! Да я же знаю, что ты там!
Стук. Молчание.
"Отец в городе. Мисс Фолей - и с кем! - тоже там, - все
быстрее думал Вилли. - Господи Боже, Джим, надо же срочно
делать что-то!" Он швырнул последний камешек. Стук. Слышно
было, как отскочивший от окна камешек упал в траву. Джим
так и не появился. "Ладно", - подумал Вилли и с досадой
хлопнул ладонью по подоконнику. Ладно. Он лег в кровать и
вытянулся. Холодно. Неподвижно.
21
В аллее за домом издавна был настелен деревянный тротуар
из широченных сосновых досок. Видно, его уложили еще до
того, как изобрели противный безответный асфальт. Еще дед
Вилли, мощный, неукротимый старик, все дела которого
сопровождались шумом и громом, с дюжиной других умельцев на
все руки продолжил деревянный настил футов на сорок. Дожди,
солнце и ветер потрудились над ним, и теперь доски
напоминали остов какого-то доисторического чудища.
Часы в городе пробили десять.
Лежа в постели, Вилли думал о трудах деда и ждал, когда
настил заговорит. Не было еще такого, чтобы мальчишки чинно
подходили к дому по дорожке и звонили в дверь, вызывая
друзей. Что, других способов нет? Можно бросить камешек в
окно, можно желудь на крышу, можно запустить под окно
приятелю воздушного змея, изобразив на нем таинственный
знак. Да мало ли что! Джим с Вилли не составляли
исключения. Поздними вечерами, если попадалась могильная
плита, чтобы поиграть в чехарду, или дохлая кошка, чтобы
спустить на веревке в камин какому-нибудь зануде, кто-то
один из них прокрадывался под луной за дом и там плясал, как
на ксилофоне, на древнем, гулком, музыкальном настиле.
Они долго настраивали тротуар. Отодрали доску "ля" и
поменяли ее местами с "фа", внесли еще кучу
усовершенствований, и, наконец, дорожка зазвучала как надо.
По той или иной мелодии можно было сразу догадаться о
предстоящей ночной экспедиции. Если Джим вытанцовывал "Вниз
по речке", значит, собрался на берег, к пещерам. Если Вилли
ошпаренным терьером скакал по доскам, извлекая из них
подобие "Марша через Джорджию", это означало, что за городом
поспели сливы, персики или яблоки и пора идти в набег.
Вот и этой ночью Вилли затаил дыхание, ожидая, куда
позовет его деревянная музыка. Что сыграет Джим, изображая
карнавал, мисс Фолей, м-ра Кугера и розового племянника?
Десять с четвертью. Пол-одиннадцатого. Все тихо.
Вилли это не нравилось. О чем там думает Джим у себя в
комнате? О Зеркальном Лабиринте? О том, что увидел там?
Ну и что он задумал теперь? Вилли беспокойно заворочался.
Ему не понравилась мысль о том, что между карнавальными
балаганами в темных лугах и Джимом не может встать отец
Джима. А мать? Она так хочет удержать его при себе, что
Джиму волей-неволей приходится удирать из дома, нырять в
вольные ночные воды, уносящие вперед, к дальним свободным
морям.
"Джим! - подумал он. - Ну, давай!"
И в десять тридцать пять ксилофон ожил. Вилли
показалось, что Джим высоко подпрыгивает, как мартовский кот
на крыше, и шлепается на доски, добывая из них подобие
погребальной песни, сыгранной наоборот старым карнавальным
калиопом.
Вилли уже потянул раму вверх, когда лунный блик скользнул
по открывающемуся окну Джима.
Значит, это не он на досках? Значит, Вилли только
послышалось то, что он хотел услышать? Он уже готов был
окликнуть Джима, но промолчал. Джим беззвучно скользнул по
водосточной трубе. "Джим!" - мысленно позвал Вилли.
На лужайке под окнами Джим замер, словно услышал свое
имя. "Ты же не уйдешь без меня, Джим?"
Джим быстро взглянул вверх. Если он и увидел Вилли в
окне, то ничем не показал этого.
"Джим, - думал Вилли, - ну мы же друзья пока. Ведь кроме
нас с тобой, никто не услышит того, что слышим мы. Мы одной
крови, и дорога у нас одна. И вот ты уходишь, бросаешь
меня. Как же так, Джим?"
Дорожка уже опустела. Словно саламандра мелькнула за
оградой. Вилли уже спускался вниз. Мысль догнала его,
когда он перемахивал через забор. "Господи! Я ведь один.
Это же первый раз я один ночью! И куда я иду? За Джимом.
Господи! Помоги мне не сбиться с дороги!"
Джим летел над дорогой, как сова за мышью. Вилли мчался
вприпрыжку, как охотник за совами. Тени скользили за ними
через октябрьские лужайки. И когда они остановились, перед
ними оказался дом мисс Фолей.
22
Джим оглянулся. Вилли тотчас превратился в куст, точно
такой же, как те, среди которых он затаился, в ночную тень с
едва заметно поблескивающими глазами, да и глаза застыли,
остановившись на фигуре Джима.
- Эй, эй, там! - шепотом звал Джим, подняв лицо к окнам
второго этажа.
"Ну и дела, - думал Вилли. - Смотри-ка, он же сам
нарывается, сам хочет, чтобы его заманили и расщепили там, в
Лабиринте".
- Эй! - тихо взывал Джим, - эй, вы там!
На фоне едва освещенного ночником окна мелькнула тень,
невысокая такая тень... Значит, племянник с мисс Фолей уже
вернулись... "Боже, - думал Вилли, - надеюсь, она вернулась
тоже. А если она, как торговец громоотводами..."
- Эй!
Джим смотрел вверх, и взгляд у него был такой же, как
возле Театрального Окна в доме неподалеку отсюда. С
любовью, с преданностью даже Джим ждал, словно кот, не
выглянет ли из окна какая-нибудь темная мышка. Сначала он
стоял ссутулившись, а теперь, казалось, становился все выше,
можно подумать, его тянуло что-то там, в окне. А ведь в нем
нет никого. "Это" исчезло.
Вилли стиснул зубы. Казалось, тень струится через дом,
он чувствовал ее ледяные вздохи. Он не мог больше ждать.
Вилли кинулся из кустов вперед и схватил Джима за руку.
- Джим!
- Вилли! Ну ты-то что тут делаешь?
- Джим, не говори с ним, не надо. Пошли отсюда.
Господи, да он же проглотит тебя, хорошо, если косточки
выплюнет.
Джим вырвал руку.
- Вилли! Иди домой. Ты же мне все испортишь.
- Джим, я его боюсь. Чего тебе от него надо? Ты
что-нибудь видел... там, в Лабиринте?
- Ну, видел.
- Но что? Ради Бога, что ты видел?
Вилли поймал Джима за рубашку на груди и на мгновение
ощутил, как колотится о грудную клетку сердце.
- Уходи! - Голос Джима звучал жутко спокойно. - При
тебе он не выйдет. Вилли, если ты не уйдешь, я тебе
припомню... потом.
- Когда это "потом"?
- Проклятье! Когда стану старше, вот когда!
Вилли отпрянул, словно рядом ударила молния.
- О Джим... - проговорил он.
Он почти слышал стремительный бег карусели в темных водах
ночи, почти видел Джима на черном деревянном жеребце, себя
самого почти одеревеневшего в тени под деревом. Ему
хотелось кричать: "Смотри! Вот ты на карусели! Она
крутится вперед, ты этого хотел, да? Вперед, а не назад! И
ты на ней. Смотри: раз проехал - тебе пятнадцать, еще круг
- уже шестнадцать, еще три - девятнадцать! И музыка играет
правильный похоронный марш! А тебе уже двадцать, и ты
сходишь с карусели, высоченный такой, совсем не тот Джим,
которому почти четырнадцать и с которым я, зеленый от
страха, стою посреди ночной улицы".
Вилли развернулся и ударил Джима. Врезал ему прямо по
носу. Потом бросился на него, повалил и поволок в кусты.
Он зажимал Джиму рот и заталкивал все дальше...
Открылась парадная дверь.
Вилли навалился на Джима сверху, придавил, не давая
дышать, все еще зажимая рот. Что-то стояло на крыльце. Оно
крутило головой, искало Джима и не могло найти.
Да нет, это же маленький мальчишка, Роберт, племянник.
Поза небрежная, руки в карманах, насвистывает чуть слышно.
Просто вышел подышать перед сном. Вилли некогда было
особенно раздумывать - он держал вырывавшегося Джима, - и
все-таки его поразил вид самого обычного мальчишки: веселая
маленькая личность, в которой сейчас, ночью, и следа не
отыщешь от взрослого дядьки.
Он бы запросто мог сигануть к ним в кусты и возиться с
ними, как маленький щенок, и хохотать, а потом, может быть,
и заплакать даже, если поцарапается каким-нибудь сучком, и
страх растаял бы, улетучился, превратился бы в дурной сон, в
воспоминание о дурном сне... Но ведь правда же - простой
маленький мальчишка, самый настоящий племянник, свежий, как
персик, смугло-розовый... Вот он уже увидел их, сцепившихся
намертво, вот улыбнется сейчас...
Роберт стремительно метнулся в дом. Джим и Вилли все еще
хватали, крутили, жали и мяли друг друга, а племянник уже
вылетел обратно, перемахнул через перила, четко впечатавшись
в собственную тень на траве. В руках у него было полно
звезд. Они так и сыпались вокруг. Золото, бриллианты
падали в траву возле сжимавших друг друга в объятиях Вилли и
Джима.
- Помогите! Полиция! - заорал Роберт.
Этот вопль так потряс Вилли, что он выпустил Джима. Джим
был потрясен не меньше и выпустил Вилли. Оба одновременно
коснулись холодного рассыпанного... металла.
- Во дела! Браслет!
- Ха! Кольцо! Ожерелье!
Роберт на бегу ловко сшиб два мусорных бака на углу. Они
с грохотом повалились, рассыпая мусор на мостовую. Наверху,
в спальне, вспыхнул свет.
- Полиция! - снова заорал Роберт и швырнул ребятам под
ноги последнюю сверкающую пригоршню. Потом одним движением
смахнул с персикового лица улыбку и дунул по улице.
- Стой! - подскочил Джим. - Стой! Мы тебя не тронем.
Вилли поймал Джима за ногу и уронил на землю. Отворилось
окно. Мисс Фолей выглянула. Джим стоит на коленях и держит
в руках женские наручные часики. Вилли глупо моргает с
ожерельем в руках.
- Кто там? - закричала мисс Фолей. - Джим? Вилли? Чем
вы там заняты?
Но Джим уже уносился вдаль по ночной улице. Вилли
подождал ровно столько, чтобы дать мисс Фолей кинуться в
соседнюю комнату и обнаружить кражу. Он услышал вопль.
Уже на бегу Вилли сообразил, что племянник именно этого и
хотел от них. Надо бы вернуться, собрать браслеты, часы и
камни, объяснить все мисс Фолей. А как же Джим? Его же
спасать надо!
Позади все кричала мисс Фолей. Зажигались огни.
- Вилли Хэллуэй! Джим Найтшед! Ах вы, воры ночные!
"Это про нас, - думал Вилли на бегу. - О Боже, ведь это про
нас! Теперь никому ничего не докажешь, что бы мы ни
сказали: про карусель, про зеркала, про племянника, никто
же теперь не поверит!"
Так они и бежали, три зверя под ночными звездами. Черная
выдра. Уличный кот. Кролик.
"Я - кролик, - подумалось Вилли, - белый испуганный
кролик!"
23
Они вырвались на луг со скоростью около двадцати миль в
час и с разрывом в милю. Впереди - племянник, за ним,
настигая, Джим и, наконец, все больше отставая, Вилли.
Племянник, похоже, не на шутку струхнул и больше не
улыбался. Он бежал, часто озираясь через плечо.
"Одурачили его, - устало думал Вилли. - Он-то
рассчитывал, я останусь, полицию вызовут, я объяснять начну,
мне, конечно, не поверят, или, может, он думал, я смоюсь
потихоньку. А теперь он меня боится, я же изобью его в
кровь, вот он и рвется к своей карусели, хочет накрутить лет
десять-пятнадцать. Ой, Джим, мы же должны сохранить его
молодым, надо же содрать с него эту шкуру". Но по тому, как
бежал Джим, Вилли видел: Джим ему не помощник. Джим не за
племянником бежал. У него впереди был бесплатный
аттракцион. Вот племянник скрылся между шатрами. Джим
следом. Когда Вилли добежал, карусель уже дергалась,
оживая. Музыка спросонья билась, грохотала, взвизгивала, а
племянник со своим персиковым лицом уже ехал на большом
круге в вихрях полуночной пыли.
Футах в десяти стоял Джим. Глаза у него были точь-в-точь
как у дикого черного жеребца, что проплывал мимо. Карусель
двигалась вперед. Джим подошел вплотную к разгоняющемуся
кругу. Племянник пропал из виду, а когда появился вновь, то
уже протягивал Джиму розовые пальцы и приговаривал, словно
мурлыкал:
- Джим?..
Джим подался вперед.
- Нет! - завопил Вилли и кинулся на Джима. Ударил,
схватил, удержал. Они снова сцепились, рухнули в пыль.
Удивленный племянник вынесся из тьмы, став на год старше.
"На год, - успел подумать Вилли, - плохо дело. Ведь это не
только выше, но и сильнее, умнее на год". Он отпихнул
Джима.
- Скорее! - и бросился к пульту, сплошной головоломке из
медных рычагов, фарфоровых ручек и шипящих проводов. Он уже
схватился за переключатель, но набежал Джим и повис на руке.
- Вилли! Не тронь! Сломаешь.
Джим дернул переключатель обратно. Вилли повернулся и
двинул Джима локтем. Они опять вцепились друг в друга, но
на этот раз быстро устали и повалились на землю возле
пульта.
Противный мальчишка, повзрослевший еще на год, пронесся у
Вилли перед глазами. Еще пять-шесть кругов, и он перегонит
их обоих.
- Джим! Он же убьет нас!
- Нет, не меня.
Вилли ударило током. Он взвыл, подскочил и дернул
переключатель. Пульт плюнул в него синим огнем. Откуда-то
из недр вылетела молния. Ребят разбросало ударом, и они,
слегка оглушенные, лежа наблюдали за резко набравшей
скорость каруселью. Мимо снова просвистел племянник,
постаревший еще на год. Он ругался почем зря. Он плевался,
как павиан. Он боролся с ветром, цеплялся за медный
стержень, сопротивляясь все растущей центробежной силе. Он
пытался пробиться через коней и зебр к внешнему краю. Он
приезжал, уезжал, приезжал, уезжал, цеплялся и вопил. Из
пульта сыпался сплошной каскад сиреневых искр. Карусель
вздрагивала и взбрыкивала. Вот племянник промахнулся рукой
мимо стержня и упал. Копыто черного жеребца зацепило его по
лицу. На лбу появилась кровь.
Джим рвался к пульту. Вилли оседлал его и прижимал к
земле. Оба были бледны до синевы. Теперь уже из недр
пульта вылетали целые фейерверки. Карусель сделала тридцать
оборотов, сорок - "Ладно, Вилли, дай я встану", - пятьдесят
оборотов. С последним клубом пара взвыл калиоп, засипел и
вовсе потерял голос. Шипящая ослепительная дуга встала над
остатками пульта, она словно заботилась о животных,
несущихся по кругу, освещала им путь. Где-то среди зверей
затерялся уже не мальчик, и даже не мужчина, а куда больше,
намного больше, и даже еще больше того... все по кругу, по
кругу.
- О Вилли! Он же теперь... он... - Джим вдруг
всхлипнул. Он уже ничего не мог сделать, во всяком случае
вот так, придавленный к земле, со стиснутыми руками. - Да
отпусти же ты меня, Вилли! Мы должны заставить ее крутиться
назад!
В шатрах начали появляться огни, но пока еще никто не
выходил. "Почему? - думал Вилли. - Почему никого нет?
Тут взрывы, грохот, музыка эта безумная - и никого. Где
мистер Дарк? Ушел в город? Готовит какую-нибудь новую
пакость?"
Фигура на карусельном круге билась в агонии. Сердце у
Вилли тоже пыталось нащупать какой-то лихорадочный ритм:
быстро, очень быстро, медленней, медленно, опять быстро,
невероятно быстро, опять медленно, совсем медленно, так
медленно опускается луна в конце белой зимней ночи.
Там, на карусели, едва слышный стон.
"Слава Богу, темно, - подумалось Вилли. - Слава Богу, не
разглядеть ничего. О! Там ходит кто-то, сюда идет".
Выцветшая тень на вихляющемся кругу пыталась удержаться
на какой-то незримой грани, но было поздно, уже поздно,
совсем поздно, о, слишком поздно. Карусель со свистом
рассекала воздух, она словно высасывала из пространства
остатки солнечного света, смеха, чувств, а вокруг все шире
расползались тьма и стужа.
В последнем приступе рвоты пульт управления напрочь
оторвался от машинной коробки. Карусельные огни мигали и
гасли один за другим. Круг постепенно замедлял свой
безумный бег.
Вилли отпустил Джима. "Сколько же раз она повернулась?
- подумал он. - Шестьдесят? Восемьдесят? Девяносто?"
"Сколько?" - спрашивали глаза Джима.
Карусель сотрясали судороги. Она остановилась. Круг
замер, и по его фатальной неподвижности сразу становилось
понятно: ничто больше, ни сердца, ни руки, ни головы, не
вернет карусель к жизни.
Ребята встали и медленно подошли. Подошвы пошаркивали,
словно делились друг с другом впечатлениями.
Что-то лежало с ближней стороны на деревянном полу. Лица
не видно. С платформы свисала рука. Она могла принадлежать
кому угодно, только не мальчишке. Большая, будто обтянутая
пергаментом, сморщенным от огня. У человека на деревянном
кругу были длинные-длинные, спутанные ветром белые космы.
Ребята наклонились над ним. Глаза закрыты и как будто
ссохлись. Нос заострился - так обтянула его кожа. Губы
выцветшими лепестками едва прикрывали сжатые зубы. Тело под
одеждой казалось тщедушным, но совсем не по-детски. Это был
старик, но не обычный старый человек, умерший лет в
девяносто, или очень старый, доживший до ста десяти, нет,
это был какой-то совершенно ветхозаветный старик невозможных
лет.
Вилли тронул тело. Человек был холоден, как
лягушка-альбинос. От него исходил едва различимый запах
ночных болот и древних египетских гробниц, наверное, так
пахли полотнища, в которые заворачивали набальзамированных
фараонов. Какой-то музейный экспонат, вынутый из витрины.
И все же он был еще жив. Он слабенько поскуливал и
продолжал усыхать на глазах, быстро, очень быстро.
Вилли вывернуло наизнанку прямо у края платформы. А
потом они бежали, поддерживая друг друга, с трудом загребая
стопудовыми подошвами чугунные листья, окаменевшую траву и
свинцовую пыль...
24
Одинокий жестяной фонарь у перекрестка окружило облачко
мотыльков. Неподалеку чуть слышно сипела старая газовая
будка. Двое мальчишек забились в тесную телефонную кабину.
Они крепко держались друг за друга и вздрагивали при каждом
ночном шорохе.
Вилли повесил трубку. Полиция и "скорая помощь" должны
были прибыть с минуты на минуту.
Поначалу они с Джимом хриплым шепотом строили самые
невероятные планы. Они сейчас пойдут домой, лягут спать,
уснут и все забудут. Нет! Отправятся на товарном поезде на
запад. Нет! Ведь если м-р Кугер сообразит, что это они его
так отделали, тот старик, та египетская мумия, в которую он
превратился, будет гоняться за ними по всему свету, рано или
поздно догонит и разорвет в клочки. Так, споря и трясясь,
они и оказались в телефонной кабине, и вот уже мимо с
включенной сиреной пробирается полицейская машина, а за ней
и "скорая помощь". В обеих машинах заметили перепуганных
пацанов, стучащих зубами в мутном от мотыльков свете фонаря.
А три минуты спустя машины уже мчались вперед, Джим
показывал дорогу и болтал при этом без умолку.
- Да жив он, точно! Должен быть жив. Мы же не хотели
вовсе. Ей-богу, жаль, что так получилось! - Он уставился
на черные шатры и замолчал.
- Не дрейфь, приятель, - пробасил полицейский. - Пошли.
Двое полицейских в темно-синем, двое санитаров в
призрачно-белом и двое мальчишек, не поймешь в чем в
последний раз повернули, огибая Чертово Колесо, и
остановились перед каруселью.
Джим застонал сквозь зубы.
Кони окаменело взвивались в ночь на полном скаку.
Звездный свет мерцал на медных копьях. И больше - ничего.
- Он ушел.
- Был он здесь, клянемся! - горячо заговорил Джим. -
Ему лет сто пятьдесят было, а то и двести, он и умирал от
этого.
- Джим, - тихонько сказал Вилли.
Четверо мужчин беспокойно озирались.
- Может, его в шатер отнесли, - предположил Вилли.
Полицейский взял Джима за локоть.
- Ты говоришь, лет сто пятьдесят? - спросил он. - А
почему не триста?
- Да может, и триста! - взрыдал Джим. Он повернулся и
крикнул: - Мистер Кугер! Мы помощь привели!
На Шатре Чудес мигнули огни. Черные полотнища знамен
хлопали и трепетали перед входом. Полицейские посмотрели
вверх. "МИСТЕР СКЕЛЕТ. ПЫЛЬНАЯ ВЕДЬМА. СОКРУШИТЕЛЬ.
ВЕЗУВИО, ПЬЮЩИЙ ЛАВУ", - танцевали огромные буквы, каждая на
отдельном вымпеле.
Джим помедлил и снова позвал:
- Мистер Кугер! Вы... там?
Флаги в ночном воздухе вздохнули. Шатер выдохнул теплый
львиный дух.
- Ну, что? - спросил полицейский.
Джим, задрав голову, читал появлявшиеся на флагах буквы.
- Они говорят: "Да". Они говорят: "Входите".
Джим шагнул вперед. Остальные вошли за ним. Внутри им
пришлось перешагнуть через скрещенные тени от шестов,
преграждавшие дорогу к высоким чудным подмосткам. Там за
карточным столиком собралась невиданная компания. Карты в
руках и на столе переливались оранжевым, ярко-зеленым и
солнечно-желтым цветами. На них можно было разобрать
изображения каких-то бледных зверей и крылатых людей.
Игроков было четверо: подбоченившийся Скелет, Дутик,
которого спускали каждую ночь и надували каждое утро,
уродливый лилипут по имени Бородавка, а рядом с ним и вовсе
какая-то мелюзга, то ли гном, то ли урод, не поймешь,
вцепился в карты узловатыми, изуродованными артритом
пальцами.
Стоп! Карлик! Вилли насторожился. Что-то там было
насчет рук... Знакомые руки... Кто? Когда? Где? Ладно,
не вспомнить. Он перевел взгляд в глубину шатра. Там стоял
сеньор Гильотини при полном параде. Весь в черном, в черных
сапогах до колен, черный капюшон на голове, - стоит возле
своего детища и руки на груди сложил. Голодный гильотинный
нож высоко поднят - сплошные блики и метеорный блеск. Так и
хочет ринуться вниз. А там уже приготовлена кукла. Лежит и
ждет своей участи. Еще дальше стоит Сокрушитель - сплошные
железные мышцы и стальные жилы, хоть сейчас готов сокрушить
кому-нибудь челюсть или согнуть подкову. Тут же
расположился и Везувио с истертым языком и сожженными
зубами. Больше того, он находился при исполнении
обязанностей и как раз допивал каменную чашу с лавой. По
своду шатра перебегали багровые и малиновые отсветы.
Неподалеку, каждый в своей будке, тридцать других уродцев
наблюдали за игрой огней, дюжиной маленьких огненных солнц,
бегавших над краями чаши. Везувио заметил посетителей и
вылил остатки в бочку с водой. Шарахнулся пар. Все
застыло. Даже противный зудящий звук, с самого начала
наполнявший балаган, смолк.
Вилли быстро оглянулся. На большом помосте у дальней
стены с полосатым шершнем в руке стоял обнаженный до пояса
м-р Дарк, Человек-в-Картинках. Вытатуированные орды
струились по его плечам. Используя шершня как иглу, он
завершал очередной рисунок на левой ладони. Насекомое
перестало жужжать, м-р Дарк повернулся к вошедшим. Но Вилли
смотрел не на него.
- Вот он! Вон мистер Кугер!
Полицейские и санитары засуетились. За спиной м-ра Дарка
помещался Электрический Стул. Зажатый его проводами и
скобами, сидел давешний старик. Там, на сломанной карусели,
он выглядел каким-то скомканным, а здесь его распрямили, и
он важно ожидал удара молнии от своего последнего трона.
- Это он! Это он... умирал на карусели!
Долговязый Скелет обернулся от стола. Дутик и вовсе
вскочил. Бородавка по- блошиному сиганул в кучу опилок.
Карлик выронил карты и принялся вращать пустыми идиотскими
глазищами.
"Да я знаю его! - понял Вилли. - Боже! Что они сделали
с ним! Продавец громоотводов - вот это кто! Каким же
ужасным колдовством вбили его в эту скрюченную плоть
недомерка? Торговец громоотводами..."
Но тут его мысли прервали два события, случившиеся с
замечательной слаженностью. Сеньор Гильотини прокашлялся и
дернул рычаг. Лезвие ястребом скользнуло вниз.
Шелест-стук-хруст-удар! Отсеченная голова куклы упала в
корзину. Вилли мог бы поклясться, что лицо куклы, как в
зеркале, напоминает его собственное, но ни за какие коврижки
он не полез бы в корзину проверять свое подозрение. За этим
событием последовало другое.
Механик, копавшийся в механизме застекленной, похожей на
гроб будки, нажал на что-то. Щелкнул какой-то зубец под
вывеской:
"М-ль ТАРОТ (9). ПЫЛЬНАЯ ВЕДЬМА". Восковая фигура в
стеклянном гробу кивнула головой и проследила затянутыми
черной паутиной незрячими глазами за проходившими мимо
мальчишками. Холодная восковая рука стряхнула на край гроба
ПЬШЬ СУДЬБЫ. Это была отлично сработанная кукла, и
полицейские заулыбались, оценив представление сеньора
Гильотини и Пыльной Ведьмы. Стражи порядка уже расслабились
и, похоже, не очень-то сетовали по поводу ночного вызова в
это забавное царство акробатов и потрепанных волшебников.
- Джентльмены! - звучно произнес м-р Дарк, и все скопище
картинок на нем словно бросилось в атаку. - Добро
пожаловать! Вы поспели вовремя. Мы как раз репетируем
новые номера. - М-р Дарк взмахнул рукой, и чудовища у него
на груди оскалили зубы и обнажили клыки. На животе дернулся
циклоп с пупком на месте глаза.
"Господи, - подумал Вилли, - не то он таскает на себе всю
эту ораву, не то она тащит и толкает его в разные стороны".
Вилли чувствовал, что не только глаза полицейских и
санитаров не в силах оторваться от волшебных картинок,
шевелящихся на коже м-ра Дарка. Все уродцы в шатре точно
так же зачарованы жизнью этой толпы, этого человеческого и
звериного скопища, требующего ежесекундного внимания.
В груди м-ра Дарка проснулся орган. Из глубины поднялся
звук, словно разом заговорили все картинки на его потной
коже. Мышцы заиграли, и полчища обезумели. Их буйство
словно передалось другим уродцам в шатре. Они задрожали в
своих будках, на своих помостах, но и Вилли с Джимом
чувствовали, как голос м-ра Дарка отдается у них в спинном
мозге, гнет к земле, превращает в уродов.
- Джентльмены! - гремел м-р Дарк. - Уважаемые молодые
люди! Мы как раз завершили наш новый номер, и вы сможете
стать его первыми зрителями!
Один из полицейских, небрежно положив руку на кобуру,
прищуренным глазом обвел шатер.
- Вот парень говорит...
- Говорит?! - захохотал м-р Дарк.
Уродцы подскочили и забились в припадке. М-р Дарк слегка
похлопал и огладил свои картинки, и существа в шатре тут же
затихли, словно их тоже похлопали и огладили.
- О чем он может говорить? - пренебрежительно произнес
м-р Дарк. - Что он мог видеть? Эта публика часто пугается
на представлениях. Стоит выскочить уродцу - и он уже задал
стрекача. Но этой ночью, этой ночью особенно...
Полицейский, не слушая, показал пальцем на мумию,
восседавшую на Электрическом Стуле.
- Это кто?
- Этот?
Вилли заметил огонь, метнувшийся в глазах м-ра Дарка.
Впрочем, Человек-в- Картинках тут же взял себя в руки.
- Это наш новый номер: м-р ЭЛЕКТРИКО!
- Нет! - завопил Вилли, и все повернулись к нему. - Вы
только посмотрите на старика! Разве вы не видите? Он же
мертвый! Его же только эти скобы да провода и держат!
Санитары как-то скептически посмотрели на узника
Электрического Стула.
"О черт! - подумал Вилли. - Мы-то думали, все будет
просто. Мистер Кугер умирает, а мы - вот они, с врачами, и
они его спасают, а он тогда, может быть, простит нас, и этот
чертов Карнавал нас отпустит. А что получается? Старик уже
мертв. Слишком поздно. И все нас ненавидят".
Вилли чувствовал холод, расходившийся от непогребенной
мумии, от холодного рта, от смерзшихся век. Ни один седой
волосок не шелохнется. Ребра под опавшей рубашкой
каменно-неподвижны. Землистые губы словно из сухого льда.
Вытащи его наружу - от него пар пойдет!
Санитары переглянулись, кивнули полицейским. Те шагнули
вперед.
- Джентльмены! - М-р Дарк рукой, украшенной жутким
тарантулом, ухватил рукоять рубильника. - Сейчас на ваших
глазах сто тысяч вольт пронижут тело мистера Электрико!
- Нет, не позволяйте ему! - закричал Вилли.
Полицейские сделали еще по шагу вперед. Санитары открыли
рты, собираясь сказать что-то. М-р Дарк метнул на Джима
властный взгляд. И Джим тут же крикнул:
- Да нет! Все в порядке!
- Ты что, Джим?!
- Брось ты, Вилли, все нормально.
- Всем отойти! - Тарантул впился в рубильник. - Этот
человек в трансе! Я загипнотизировал его. Нельзя нарушать
чары, это может ему повредить.
Санитары закрыли рты. Полицейские остановились.
- Сто тысяч вольт - и после этого он будет как огурчик!
- Нет!
Полицейский сгреб Вилли. Человек-в-Картинках и все
твари, населявшие его, повернули рубильник. Тотчас огни в
шатре погасли.
Полицейские, санитары, мальчишки разом подскочили.
Электрический Стул превратился в камин, в нем, как сухое
полено, полыхал старик. Полицейские отпрянули, санитары
подались вперед. Уродцы в клетках вытянули головы. Синий
огонь плясал, отражаясь, во множестве глаз.
Старик был мертв как камень. Но теперь в него вливалась
новая, электрическая жизнь Электричество кипело на его ушных
раковинах, мельтешило в глубоких ноздрях, словно в
пересохших колодцах, выложенных камнем, вползало синими
змейками в скрюченные пальцы.
Рот Человека-в-Картинках открыт. Наверное, он кричит
что-то. Никто не слышит его за шипением, треском и
маленькими взрывами энергии Она везде вверху, внизу, справа,
слева от человека и его кресла-тюрьмы.
- Оживай! - гудит вокруг.
- Оживай! - кричат грозовые разряды.
- Оживай! - вопит м-р Дарк, и слышит его только Джим,
читающий по губам Вилли тоже понимает: воля м-ра Дарка
толкает старца, пытается пересоздать его заново, отодрать
душу, растопить восковой дух.
- Он же мертвый! - Нет, никто не слышит Вилли, как ни
надрывайся, как ни перекрикивай грохот молний.
- Живой! - Губы м-ра Дарка причмокнули. Живой!
Оживает. Он передвинул переключатель в последнюю, крайнюю
позицию. Жив! Где-то надсадно выли динамо- машины,
скрипели, визжали, выдавливая дьявольскую энергию. Свет
стал бутылочно- зеленым.
- "Мертвый! Мертвый!" - думал Вилли.
- "Живой! Живой!" - кричали машины, вопили огонь и
молнии, выкрикивали глотки орды сине-багровых тварей,
усеявших разрисованное тело.
У старца встали дыбом волосы на голове С ногтей стекали
на пол искры Зеленый горячий огонь трепетал возле сомкнутых
век.
Человек-в-Картинках наклонился над старым-престарым,
мертвым-премертвым человеком Стаи зверей тонули в поту на
груди. Рука с тарантулом рубила воздух, задавая ритм:
жи-ви! жи-ви!
И старец ожил. Вилли взвыл дурным голосом, но его никто
не услышал. Все неотрывно следили за тем, как медленно, под
напором электрического пламени поднимается мертвое веко.
Уродцы разинули рты. Где-то рядом маялся Джим. Вилли не
глядя поймал его за локоть и почувствовал крик, отдававшийся
в костях. Губы старика приоткрылись. Между зубами мечется
и шипит синий огонь. Человек-в-Картинках уменьшил ток.
Повернулся. Картинно припал на колено и вытянул руку.
Там, в кресле, у старика на груди чуть шевельнулась
рубашка. Словно осенний лист ворохнулся под тонкой тканью.
Уродцы разом выдохнули.
Старец вздохнул.
"Да, - подумал Вилли, - это они дышат за него, они делают
его живым". Вдох, выдох, вдох, выдох. Да ну, это не по
правде. Он же не сможет ничего сказать, сделать.
- теперь легкие, так, так, - прошелестел чей-то голос за
спиной Вилли.
Кто это? Пыльная Ведьма в своем стеклянном гробу? Вдох.
Уродцы перевели дух. Выдох. Их плечи поникли. Губы
старца задрожали.
- ...теперь сердце бьется... раз, два, раз, два, так.
Опять Ведьма? Вилли не мог заставить себя оглянуться.
Возле ключицы старца запульсировала жилка. Правый глаз
открылся полностью, замер, как сломанная фотокамера. Зрачок
казался бездонной дырой. Но он теплел с каждой секундой.
Зато мальчишки внизу холодели.
Вот древний и ужасно мудрый кошмарный глаз ожил на
фарфоровом лице, а откуда-то с самого дна противный
племянничек уже разглядывал уродцев по стенам, санитаров,
полицейских и... и Вилли.
Вилли видел себя, Джима - маленьких, крошечных,
отраженных в этом единственном глазу. Он затаил дыхание.
Если старец моргнет, два отражения будут раздавлены
чугунными веками!
Человек-в-Картинках повернулся к зрителям и ослепительно
улыбнулся.
- Джентльмены! И вы, мои юные друзья! Перед вами
человек, живущий с молнией!
Один из полицейских рассмеялся и снял руку с кобуры.
Вилли шмыгнул направо Глаз тотчас же последовал за ним.
Вилли юркнул налево. Скользкий взгляд преследовал его
неотступно, губы мумии дрогнули и пропустили звук. Кажется,
он долго блуждал в недрах окаменелого тела, прежде чем
проложить дорогу на волю.
- Бла-го-да-рен-ннн.
Слова проваливались обратно в глубину.
- Благодарен-ннн...
Полицейские с улыбками переглянулись
- Нет! - снова выкрикнул Вилли. - Он же не живет. Если
выключить ток, он опять будет мертвым! - Он сам зажал себе
рот рукой "Господи! - подумал он. - Что это я? Я ведь
хочу, чтобы он ожил, ожил и простил нас, отстал от нас! Но,
Господи, еще сильнее я хочу, чтобы он умер, чтобы они все
тут поумирали. Ну что они меня пугают? У меня же от страха
в животе клубки какие-то катаются... как кошки..."
- Простите меня, - прошептал он.
- Не за что! - воскликнул великодушный м-р Дарк.
Уродцы суматошно моргали и таращились. Что там дальше с
этой мумией в холодном испепеляющем кресле?
Щеки старца запали, внутри что-то булькало
Человек-в-Картинках снова дернул рубильник Поток
электричества с шипением пробежал по дряхлому телу М-р Дарк
бешено ухмыльнулся и вложил в безвольную руку стальной меч
Открылся второй глаз, быстро, как дырка от пули, тут же
нащупал Вилли и уже не выпускал больше.
- Я сссмотрел - шипели губы мумии, - мальчишки шатаются у
шатра.
Пересохшие мехи быстро наполнялись, потом, словно
проткнутые шилом, отдавали воздух со слабым всхлипом.
- Мы .. ремонтировали и я прикинулся мертвым...
Снова пауза, чтобы глотнуть кислородного эля,
электрического вина.
- Я свалился, как будто умер... они завизжали... и
бежать! - Старик засмеялся Он выдыхал каждый звук отдельно:
- Ха! - пауза - Ха! - опять пауза - Ха!
Электричество обметало шелестящие губы.
Человек-в-Картинках деликатно покашлял.
- Джентльмены, представление утомило мистера Электрико...
- Да, конечно, - спохватился один из полицейских. -
Извините за беспокойство, - он тронул фуражку, - отличный
номер!
- Прекрасно, - одобрил один из санитаров.
Вилли вытянул шею, пытаясь посмотреть на санитара,
сказанувшего такое, но Джим застил.
- Наши юные друзья! - провозгласил м-р Дарк. - Для вас
- дюжина свободных посещений. - Он что-то протягивал
ребятам.
Ни Джим, ни Вилли не тронулись с места.
- Ну? - подтолкнул их полицейский.
Вилли неуверенно коснулся разноцветных билетиков, но тут
же отдернул руку, услышав: "Ваши имена?"
Полицейские перемигнулись. Молчание. Уродцы наблюдают.
- Саймон, - произнес Джим. - Саймон Смит.
Рука м-ра Дарка, держащая контрамарки, сжалась.
- Оливер, - проговорил Вилли. - Оливер Браун.
Человек-в-Картинках с шипением втянул воздух. Уродцы по
стенам вдохнули Общий вздох, казалось, разбудил м-ра
Электрико Меч у него в руке дернулся. От острия на плечо
Вилли посыпались искры. Потом маленькая молния скакнула к
Джиму Полицейские расхохотались Глаз старца злобно полыхал.
- Я дам вам прозвища ослы вы этакие... Я вас окрещу...
Ты будешь мистер Хилый а ты мистер Тусклый. - М-р Электрико
помолчал и слегка стукнул ребят мечом - Короткой...
грустной жизни вам... обоим! - Рот старца захлопнулся,
глаз устремился вдаль Он трудно дышал Электрические искорки
пузырьками шампанского роились в его крови.
- Ваши билеты, господа, - мурлыкал м-р Дарк. - Свободный
вход, бесплатные аттракционы В любое время. Приходите.
Возвращайтесь.
Джим схватил билеты Вилли сгреб свои Они развернулись на
пятках и вылетели вон из шатра.
Полиция, улыбаясь, сделала всем ручкой и проследовала за
мальчишками. Санитары, без улыбок и прощальных жестов, еще
больше похожие на призраков, замыкали отступление Они нашли
Джима и Вилли в уголке, на заднем сиденье полицейской
машины. По виду ребят можно было понять, как им хочется
оказаться дома.
_________________
О Деви! Ты-разум, небо, воздух, огонь, вода, земля. Ничто не существует вне тебя при твоем превращении. Ты стала священной королевой Шивы, чтобы изменить свою собственную блаженную форму сознания на форму мира.
|
| 08-10, 02:29 |
|
|
|
Aratron
Site Admin
Зарегистрирован: 29-08, 21:16
Сообщения: 1570
Откуда: Москва
|
II. ПОГОНЯ
25
Она чувствовала зеркала в комнатах, как чувствуешь первый
снег, даже не глядя в окно Еще несколько лет назад мисс
Фолей заметила, что в доме вместе с ней поселилось множество
ее собственных теней, и тогда она решила избегать холодных
льдистых провалов в гостиной, над комодами и в ванной.
Лучше всего скользить по ним, как на коньках по тонкому
льду, чуть задержись, и под грузом твоего внимания хрупкая
корочка проломится, ухнешь сквозь нее и будешь погружаться в
холодную глубину все дальше, на дно, где подстерегает
прошлое, вырезанное словно барельеф на могильном мраморе В
вены хлынет ледяная вода, и ты навеки окажешься прикован к
зеркальной глади, не в силах оторвать взгляд от железных
доказательств Времени.
А сегодня, под затихающий вдали топот трех пар
мальчишеских ног, она почувствовала редкие холодные
снежинки, падающие в зеркалах ее дома Ей захотелось нырнуть
в зеркальную глубь, посмотреть, что за погода ждет ее там Но
удержало опасение стоит поддаться желанию и дать зеркалу
силу схватить и удержать эту толпу женщин, бредущих вспять,
чтобы стать девушками, девушек, шагающих навстречу маленьким
девочкам, - столько людей поселится в ее тесной квартирке,
этак и задохнуться можно
Так что же делать теперь с зеркалами? И что делать с
этими паршивцами - Вилли Хэллуэем и Джимом Найтшедом? И
с... племянником? Вот чудно Почему-то не получается
произнести: "С моим племянником"
"Да ведь я с самого начала, - думала она, - с того
момента, как он в дверь вошел, поняла, что он - не отсюда И
зря он мне доказывал я все равно ждала... Чего вот только?
Сегодня ночью... карнавал. Музыка, твердил ей Роберт,
которую обязательно надо услышать, аттракционы, на которых
обязательно надо прокатиться. А там Лабиринт, где спит
арктическая зима... То ли дело - карусель! Плыви себе по
лету, сладкому, как клевер, среди медвяных трав и дикой
мяты"
Мисс Фолей выглянула на лужайку В траве все еще
поблескивали камни Она ведь каким-то шестым чувством поняла,
что племянник просто хотел избавиться от мальчишек, видно
опасался, как бы они не отговорили ее воспользоваться
билетом Она взяла с каминной полки белый картонный
прямоугольничек.
КАРУСЕЛЬ. ОДИН ЧЕЛОВЕК - ОДИН РАЗ.
Время шло. Племянник не возвращался. Значит, надо
действовать самой. Надо осторожно обойти - не дай Бог
задеть или обидеть - этих стражников, Вилли и Джима.
Нельзя, чтобы они встали между ней и племянником, между ней
и ее каруселью, между ней и восхитительным полетом среди
летних лугов.
Этот Роберт даже своим молчанием ухитрился сказать так
много, молчанием, взглядом, тем, как держал ее руку...
легким ароматом свежего дыхания, похожего на дух только что
испеченного яблочного пирога.
Она сняла телефонную трубку. Из окна ей виден был огонек
в здании библиотеки. Уже много лет весь город видит его по
ночам. Она набрала номер Тихий голос ответил. И тогда она
твердо заговорила:
- Библиотека? Мистер Хэллуэй? Это мисс Фолей,
учительница Вилли Я вас прошу, встретьте меня через десять
минут возле полицейского участка Мистер Хэллуэй?.. - Пауза.
- Вы все еще там?
26
"Скорая помощь" и полицейская машина, борт о борт, встали
на перекрестке. Один из санитаров опустил стекло и сказал
полицейскому за рулем:
- Готов поклясться. Когда мы туда приехали, старик был
мертв.
- Шутите! - отозвался полицейский.
В санитарной машине двое пожали плечами.
- Точно, шутим.
С перекрестка белая машина ушла вперед, синяя двинулась
следом. На заднем сиденье скорчились Джим и Вилли.
Поначалу они пытались еще объяснять что-то, но полицейские
не слушали, они со смехом вспоминали и пересказывали друг
другу недавнее посещение балагана. Тогда ребята попросили
высадить их на углу, не доезжая участка.
Их и высадили возле двух темных домов. Ребята бодро
взбежали каждый на "свое" крыльцо, взялись за ручки дверей
(тем временем машина свернула за угол), спокойно сошли по
ступенькам и отправились следом. Через пять минут они
разглядывали из-за угла освещенный, как днем, участок, и
Вилли сообразил, что на дворе стоит глубокая ночь, и
взглянул на Джима. Джим следил за ярко освещенными окнами,
словно ждал: вот сейчас они погаснут навек, ночь затопит
их.
"Я выбросил свои контрамарки еще по дороге, - думал
Вилли, - а Джим, гляди-ка, так и держит свои" Вилли
задрожал. "Ну чего он теперь-то хочет? Что еще задумал и
что вообще можно думать после того, как мертвец ожил в
раскаленном добела электрическом кресле? Он что, и после
этого все еще любит карнавалы?"
Вилли всмотрелся в глаза Джима. Да, вот они, отсветы
огней этого дьявольского балагана, так и остались в зрачках
Джима. Но ведь это все-таки Джим! Вот же он стоит в ярком
свете Справедливости из-за угла.
- Слушай, Джим, - сказал Вилли. - Начальник полиции, он
нас выслушает.
- Ага, - тут же отозвался Джим - Он как раз проснулся
бабочек ловить Черт побери, Вилли! Даже я не поверю тому,
что случилось за последние двадцать четыре часа!
- Значит, надо еще кого-нибудь найти Ведь мы знаем
теперь, чего стоит этот проклятый карнавал!
- 0!кей. И чего же он стоит, по-твоему? Что в нем
такого уж плохого? Ну, подумаешь, напугал старуху в
Лабиринте! Да она сама испугалась, скажут в полиции. Дом
ограбил? 0!кей. А где грабитель? Стариком вдруг
обернулся? Да что ты? Кто ж поверит, что эта дряхлая
развалина только что была двенадцатилетним мальчишкой? И
что остается? Ах да, этот бродяга со своими громоотводами
исчез. А сумку оставил. Ну, может, где-нибудь в городе
шляется...
- Этот Карлик в балагане...
- Да видел я его, видел. Похож на торговца, точно. А
как ты докажешь, что еще недавно он был не такой? Кугер был
мальчишкой, этот был большим, видишь, что получается? Нет у
нас доказательств. Правильно... Видели мы... Ну и что?
Наше слово против слова Дарка. Ему ведь поверят Опять же,
полиция так славно время провела. Черт возьми! Экая
кутерьма! Как бы нам все-таки извиниться перед мистером
Кугером?
- Извиниться?! - так и взвился Вилли. - Перед этим
крокодилом? Перед этим людоедом? Ты что, еще не зарекся
иметь дело с этими бормоглотами и грымзами?
- Бормоглотами, говоришь? Грымзами? - Джим задумчиво
поглядел на друга.
Так они привыкли называть между собой всякую нежить из
ночных кошмаров. Когда к Вилли приходили бормоглоты, они
стонали, невнятно бормотали и лица на них не было. А в
кошмарах Джима грымзы росли как на дрожжах и питались
крысами, которые в свою очередь пожирали пауков, таких
здоровенных, что они сами охотились на кошек.
- Именно так и говорю, - огрызнулся Вилли - Чего ты
ждешь? Чтобы на тебя шкаф в десять тонн свалился?
Посмотри, что с двоими уже сделали: с мистером Электрико и
с этим свихнутым Карликом. Проклятая карусель черт знает
что с людьми творит! Мы-то знаем, мы видели. Может, они
нарочно так скрючили торговца, а может, опять не заладилось
Ну, принял он маленько, проехался на карусели, хлоп! и
готово! Свихнулся и даже нас не узнал. Мало тебе? Неужто
тебя Господь оставил, Джим? Слушай, а может, и мистер
Крозетти...
- Да он просто передохнуть решил
- Может, да, а может, нет Парикмахерская - раз,
объявление - два: "Закрыто по болезни". По какой это
болезни, а, Джим? Леденцов объелся на представлении?
Морскую болезнь на карусели подхватил?
- Ай да заткнись ты, Вилли!
- Нет, сэр, не заткнусь, не дождешься. Оно, конечно,
сильная штука эта карусель. Думаешь, я навсегда хочу
тринадцатилетним остаться? Вот уж дудки! Но, Джим, ты ведь
не по правде захотел двадцатилетним стать?
- А о чем мы с тобой все лето говорили?
- Верно. Говорили. И ради этого ты сунешь голову в
проклятую костоломку? Ну, вытянут тебя, да только после
этого ты и думать забудешь, зачем оно тебе понадобилось!
- Нет уж, не забуду, - упрямо выдохнул в ночь Джим.
- А я тебе говорю - забудешь! Просто уйдешь и бросишь
меня здесь, Джим.
- С чего это мне тебя бросать? - запротестовал Джим. -
Не собираюсь я. Мы вместе будем...
- Вместе? Только ты на два фута выше, да? Будешь
смотреть на меня сверху и хвастать своими руками-ногами. И
о чем это мы говорить будем, скажи на милость, если у меня в
карманах полно веревок для змеев, камушков и лягушачьих лап,
а у тебя там будет чисто и пусто? Об этом, что ли, мы будем
говорить, что ты бегаешь быстрее и запросто можешь меня
бросить...
- Да не буду я тебя бросать, Вилли, никогда не буду!
- Мигом бросишь. Ладно. Давай. Оставь меня. У меня же
есть перочинный ножик, со мной все в порядке. Буду под
деревом сидеть, в ножички играть. А ты совсем свихнешься на
этом черном жеребце, что носится кругами, да, слава Богу,
теперь-то уж не понесется больше...
- Это ты виноват! - выкрикнул Джим и замолчал.
Вилли сжал кулаки.
- Ты, значит, хочешь сказать, что надо было дать этому
маленькому прохиндею спокойно превратиться в большого
прохиндея и открутить нам головы? А может, надо бы и тебя
пустить туда покататься и помахать мне ручкой на прощанье?
А я бы, значит, помахал тебе, да, Джим?
- Уймись ты, - пробормотал Джим. - Поздно теперь
говорить, сломана карусель...
- А как починят ее, так сразу прокатят назад старину
Кугера, чтобы он помоложе стал да вспомнил, как нас звать.
И вот тогда они придут за нами, эти бормоглоты, нет, только
за мной придут, ты ведь перед ними извиняться задумал, ты же
скажешь им, как меня зовут и где я живу...
- Я не сделаю этого, Вилли, - произнес Джим сдавленным
голосом.
- Джим! Джим! Вспомни. В прошлом месяце проповедник
говорил: всему свое время, сначала одно, потом - другое,
одно за другим, Джим, а не два за двумя, помнишь?
- Всему свое время, - тихо повторил Джим.
И тут до них донеслись голоса. В полицейском участке
говорила женщина, а мужчины что-то отвечали ей.
Вилли быстро кивнул Джиму, они пробрались через кусты и,
подкравшись к окну, заглянули в комнату.
За столом сидела мисс Фолей, напротив - отец Вилли.
- ...в голове не укладывается, - говорила мисс Фолей, -
подумать только: Джим и Вилли - грабители! Надо же, в дом
пробраться, взять, удрать!
- Вы точно их видели? - тихо спросил м-р Хэллуэй.
- Я закричала, и они посмотрели вверх, а там - фонарь...
"Она молчит про племянника, - подумал Вилли, - и дальше
молчать будет. Видишь, Джим! - хотелось крикнуть ему. -
Это - ловушка! Племянник специально поджидал нас, чтобы в
такую заварушку втянуть! А там уж неважно будет, что мы
кому про карнавалы с каруселями рассказываем. Хоть полиция,
хоть родители - никто не поверит!"
- Я не хочу никого обвинять, - продолжала меж тем мисс
Фолей, - но если они не виноваты, то где же они?
- Здесь! - раздался голос.
- Вилли! - отчаянно прошептал Джим, но было уже поздно.
Вилли подпрыгнул, подтянулся и перескочил через
подоконник.
- Здесь, - просто сказал он.
27
Они неторопливо шли домой по залитым луной тротуарам.
Посредине - м-р Хэллуэй, по бокам - ребята. Уже перед домом
отец Вилли вздохнул.
- По-моему, не стоит тебе, Джим, нарываться на
неприятности с твоей матушкой посреди ночи. Давай, ты ей
утром расскажешь, а? Ты, надеюсь, сможешь попасть домой
по-тихому?
- Запросто! - фыркнул Джим. - Глядите, что у нас
есть...
- У нас?
Джим небрежно кивнул и отодвинул со стены густые плети
дикого винограда. Под ними открылись железные скобы,
ведущие прямо к подоконнику Джима. М-р Хэллуэй тихо
засмеялся, но внутри содрогнулся от внезапной острой печали.
- И давно это здесь? Впрочем, ладно, не говори. У меня
в детстве такие же были, - добавил он и взглянул на
затерянное в зелени окно Джима. - Здорово, конечно, выйти
попозже... - Он остановил себя. - Но вы не слишком поздно
возвращаетесь?
- Да нет. На этой неделе - первый раз после полуночи.
М-р Хэллуэй поразмышлял немножко.
- Полагаю, от разрешения никакого удовольствия бы не
было, так? Еще бы! Тайком смыться на озеро, на кладбище,
на железную дорогу или в персиковый сад...
- Черт! Мистер Хэллуэй, и вы, что ли, тоже, сэр?..
- Еще бы! Но только - чур, женщинам ни слова. Ладно.
Дуй наверх, и чтоб до следующего месяца про эту лестницу
забыть!
- Есть, сэр!
Джим по-обезьяньи взлетел наверх, мелькнул в окне, закрыл
его и задернул занавеску.
Отец Вилли глядел на ступени, спускавшиеся из звездного
поднебесья прямо в свободный мир пустынных тротуаров,
темнеющих зарослей, кладбищенских оград и стен, через
которые можно перемахнуть с шестом.
- Знаешь, Вилли, что мне горше всего? - задумчиво
обратился он к сыну. - Что я больше не в состоянии бегать,
как ты.
- Да, сэр, - ответил Вилли
- Давай-ка разберемся, - предложил отец - Завтра сходим,
еще раз извинимся перед мисс Фолей, и заодно осмотрим
лужайку. Вдруг мы что-нибудь не заметили, пока лазили там с
фонарями. Потом зайдем к окружному шерифу. Ваше счастье,
что вы вовремя появились. Мисс Фолей не предъявила
обвинение.
- Да, сэр.
Они подошли к стене своего дома Отец запустил руку в
заросли плюща.
- У нас тоже? - Он уже нащупал ступеньку.
- У нас тоже.
М-р Хэллуэй вынул кисет и набил трубку Они стояли у
стены; рядом незаметные ступени вели к теплым постелям в
безопасных комнатах. Отец курил трубку
- Я знаю На самом деле вы не виноваты. Ничего вы не
крали.
- Нет.
- Тогда почему признались там, в полиции?
- Да потому, что мисс Фолей почему-то хочет обвинить нас.
А раз она так говорит, ну, значит, так и есть. Ты же видел,
как она удивилась, когда мы через окно ввалились? Она ведь
и думать не думала, что мы сознаемся. Ну а мы сознались.
Знаешь, у нас и кроме Закона врагов хватает. Я подумал:
если мы сознаемся, может, они отстанут от нас? Так и вышло.
Правда, мисс Фолей тоже в выигрыше - мы ведь преступники
теперь, кто нам поверит?
- Я поверю.
- Правда? - Вилли внимательно изучил тени на отцовском
лице. - Папа, прошлой ночью, в три утра...
- В три утра...
Вилли заметил, как вздрогнул отец, словно от ночного
ветра, словно он знал уже все и только двинуться не мог, а
просто протянул руку и тронул Вилли за плечо. И Вилли уже
знал, что не станет говорить больше Не сегодня Может быть,
завтра, да, завтра, или... послезавтра, когда-нибудь потом,
когда будет день и шатры на лугу исчезнут, и уродцы оставят
их в покое, думая, что достаточно припугнули двоих
пронырливых мальчишек, и теперь-то уж они придержат язык за
зубами. Может, пронесет, может...
- Ну, Вилли, - с усилием выговорил отец. Трубка погасла,
но он не заметил. - Продолжай.
"Нет уж, - подумал Вилли, - пусть лучше нас с Джимом
съедят, но больше чтоб никого. Стоит узнать - и ты в
опасности".
Вслух же он сказал:
- Пап, я тебе через пару деньков все расскажу. Ну,
точно! Маминой честью клянусь!
- Маминой чести для меня вполне достаточно, - после
долгого молчания согласился отец.
28
Ах, как хороша была ночь! От пыльных пожухлых листьев
исходил такой запах, будто к городу вплотную подступили
пески аравийской пустыни. "Как это так, - думал Вилли, -
после всего я еще могу размышлять о тысячелетиях,
скользнувших над землей, и мне грустно, потому что, кроме
меня, ну и еще, быть может, отца, никто не замечает этих
прошедших веков Но мы почему-то даже с отцом не говорим об
этом".
Это был редкостный час в их отношениях. У обоих мысли то
кидались по сторонам, как игривый терьер, то дремали, словно
ленивый кот. Надо было идти спать, а они все медлили и
выбирали окольные пути к подушкам и ночным мыслям. Уже
настала пора сказать о многом, но не обо всем. Время первых
открытий. Первых, а до последних было еще так далеко.
Хотелось знать все и ничего не знать. Самое время для
мужского разговора, да только в сладости его могла затаиться
горечь.
Они поднялись по лестнице, но сразу разойтись не смогли.
Этот миг обещал и другие, наверное, даже не такие уж
отдаленные ночи, когда мужчина и мальчик, готовящийся стать
мужчиной, могли не то что говорить, но даже петь. В конце
концов Вилли осторожно спросил:
- Папа.. а я хороший человек?
- Думаю, да. Точно знаю - да, - был ответ.
- Это... поможет, когда придется действительно туго?
- Обязательно.
- И спасет, когда придется спасаться? Ну, если вокруг,
например, все плохие и на много миль - ни одного хорошего?
Тогда как?
- И тогда пригодится.
- Хотя ведь пользы от этого не очень-то много, верно?
- Знаешь, это ведь не для тела, это все-таки больше для
души.
- Слушай, пап, тебе не приходилось иногда пугаться так,
что даже...
- Душа уходит в пятки? - Отец кивает, а на лице -
беспокойство. - Папа, - голос Вилли едва слышен, - а ты -
хороший человек?
- Я стараюсь. Для тебя и для мамы. Но, видишь ли,
каждый из нас сам по себе вряд ли герой. Я ведь с собой всю
жизнь живу, знаю уж все, что стоит о себе знать.
- Ну и как? В общем?
- Ты про результат? Все приходит, и все уходит. А я по
большей части сижу тихо, но надежно, так что, в общем, я в
порядке.
- Тогда почему же ты не счастлив, папа?
Отец покряхтел.
- Знаешь, на лестнице в полвторого ночи не очень-то
пофилософствуешь...
- Да. Я просто хотел узнать.
Повисла долгая пауза. Отец вздохнул, взял его за руку,
вывел на крыльцо и снова разжег трубку. Потом сказал
неторопливо:
- Ладно. Мама твоя спит. Будем считать, она не
догадывается о том, что мы с тобой беседуем здесь. Можем
продолжать. Только сначала скажи, с каких это пор ты стал
полагать, что быть хорошим - и значит быть счастливым?
- Со всегда.
- Ну, значит, пора тебе узнать и другое. Бывает, что
самый наисчастливейший в городе человек, с улыбкой от уха до
уха, жуткий грешник. Разные бывают улыбки. Учись отличать
темные разновидности от светлых. Бывает, крикун, хохотун,
половину времени - на людях, а в остальную половину
веселится так, что волосы дыбом. Люди ведь любят грех,
Вилли, точно, любят, тянутся к нему, в каких бы обличьях,
размерах, цветах и запахах он ни являлся. По нонешним
временам человеку не за столом, а за корытом надо сидеть.
Иной раз слышишь, как кто- нибудь расхваливает окружающих, и
думаешь: да не из свинарника ли он родом? А с другой
стороны, вон тот несчастный, бледный, обремененный заботами
человек, что проходит стороной, - он и есть как раз тот
самый твой Хороший Человек. Быть хорошим - занятие
страшноватое. Хоть и на это дело охотники находятся, но не
каждому по плечу, бывает, ломаются по пути. Я знавал таких.
Труднее быть фермером, чем его свиньей. Думаю, что именно
из-за стремления быть хорошей и трескается стена однажды
ночью. Глядишь, вроде человек хороший, и марку высоко
держит, а упадет на него еще волосок - он и сник. Не может
самого себя в покое оставить, не может себя с крючка снять,
если хоть на вздох отошел от благородства.
Вот кабы просто быть хорошим, просто поступать хорошо,
вместо того чтобы думать об этом все время. А это нелегко,
верно? Представь: середина ночи, а в холодильнике лежит
кусок лимонного пирога, чужой кусок! И тебе так хочется его
съесть, аж пот прошибает! Да кому я рассказываю! Или вот
еще: в жаркий весенний полдень сидишь за партой, а там,
вдали, скачет по камням прохладная чистая речка. Ребята
ведь чистую воду за много миль слышат. И вот так всю жизнь
ты перед выбором, каждую секунду стучат часы, только о нем и
твердят, каждую минуту, каждый час ты должен выбирать -
хорошим быть или плохим. Что лучше: сбегать поплавать или
париться за партой, залезть в холодильник или лежать
голодным. Допустим, ты остался за партой или там в постели.
Вот здесь я тебе секрет выдам. Раз выбрав, не думай больше
ни о реке, ни о пироге, не думай, а то свихнешься. Начнешь
складывать все реки, в которых не искупался, все не
съеденные пироги, и к моим годам у тебя наберется куча
упущенных возможностей. Тогда успокаиваешь себя тем, что,
чем дальше живешь, тем больше времени теряешь или тратишь
впустую. Трусость, скажешь? Нет, не только. Может, именно
она и спасает тебя от непосильного, подожди - и сыграешь
наверняка.
Посмотри на меня, Вилли. Я женился на твоей матери в
тридцать девять лет, в тридцать девять! До этого я был
слишком занят, отвоевывая на будущее возможность упасть
дважды, а не трижды и не четырежды; Я считал, что не могу
жениться, пока не вылижу себя начисто и навсегда. Я не
сразу понял, что бесполезно ждать, пока станешь совершенным,
надо скрестись и царапаться самому, падать и подниматься
вместе со всеми. И вот однажды под вечер я отвлекся от
великого поединка с собой, потому что твоя мать зашла в
библиотеку. Она зашла взять книгу, а вместо нее получила
меня. Тогда-то я и понял: если взять наполовину хорошего
мужчину и наполовину хорошую женщину и сложить их лучшими
половинками, получится один хороший человек, целиком
хороший. Это ты, Вилли. Уже довольно скоро я заметил, с
грустью, надо тебе сказать, что хоть ты и носишься по
лужайке, а я сижу над книгами, но ты уже мудрее и лучше, чем
мне когда-нибудь удастся стать...
У отца погасла трубка. Он замолчал, пока возился с ней,
наконец разжег заново.
- Я так не думаю, сэр, - неуверенно произнес Вилли.
- Напрасно. Я был бы совсем уж дураком, если бы не
догадывался о собственной дурости. А я не дурак еще и
потому, что знаю - ты мудр.
- Вот интересно, - протянул Вилли после долгой паузы, -
сегодня ты мне сказал куда больше, чем я тебе. Я еще
немножко подумаю и, может, за завтраком тоже расскажу тебе
побольше, о'кей?
- Я постараюсь приготовиться.
- Я ведь потому не говорю... - голос Вилли дрогнул. - Я
хочу, чтобы ты был счастлив, папа. - Он проклинал себя за
слезы, навернувшиеся на глаза.
- Со мной все будет в порядке, сынок.
- Знаешь, я все сделаю, лишь бы ты был счастлив!
- Вильям, - голос отца был вполне серьезен, - просто
скажи мне, что я буду жить всегда. Этого, пожалуй, хватит.
"Отцовский голос, - подумал Вилли. - Почему я никогда не
замечал, какого он цвета? А он такой же седой, как волосы".
- Пап, ну чего ты так печально?
- Я? А я вообще печальный человек; Я читаю книгу и
становлюсь печальным, смотрю фильм - сплошная печаль, ну а
пьесы, те просто переворачивают у меня все внутри.
- А есть хоть что-нибудь, от чего ты не грустишь?
- Есть одна штука. Смерть.
- Вот так да! - удивился Вилли. - Уж что-что...
- Нет, - остановил его мужчина с седым голосом. -
Конечно, Смерть делает печальным все остальное, но сама она
только пугает. Если бы не Смерть, в жизни не было бы
никакого интереса.
"Ага, - подумал Вилли, - и тут появляется Карнавал. В
одной руке, как погремушка, Смерть, в другой, как леденец,
Жизнь. Одной рукой пугает, другой - заманивает. Это -
представление. И обе руки полны!" Он вскочил с перил.
- Слушай, пап! Ты будешь жить всегда! Точно! Ну,
подумаешь, болел ты года три назад, так ведь прошло все.
Правильно, тебе - пятьдесят четыре, так ведь это еще не так
много! Только...
- Что, Вилли?
Вилли колебался. Он даже губу прикусил, но потом
все-таки выпалил:
- Только не подходи близко к Карнавалу!
- Чудно, - покрутил головой отец. - Как раз это и я тебе
хотел посоветовать.
- Да я и за миллион долларов не вернулся бы туда!
"Но это вряд ли остановит Карнавал, - думал Вилли, -
который по всему городу ищет меня".
- Не пойдешь, пап? Обещаешь?
- А ты не хочешь объяснить, почему не надо ходить туда?
- осторожно спросил отец.
- Завтра, ладно? Или на следующей неделе, ну, в крайнем
случае через год. Ты просто поверь мне, и все.
- Я верю, сын. - Отец взял его за руку и пожал. -
Считай, что это - обещание.
Теперь пора было идти. Поздно. Сказано достаточно.
Пора.
- Как вышел, - сказал отец, - так и войдешь.
Вилли подошел к железным скобам, взялся за одну и
обернулся.
- Ты ведь не снимешь их, пап?
Отец покачал одну скобу, проверяя, хорошо ли держится.
- Когда устанешь от них, сам снимешь.
- Да никогда я от них не устану!
- Думаешь? Да, наверное, в твоем возрасте только так и
можно думать: что никогда ни от чего не устанешь. Ладно,
сын, поднимайся.
Вилли видел, как смотрит отец на стену, затянутую плющом.
- А ты не хочешь... со мной?
- Нет, нет, - быстро сказал отец.
- А зря. Хорошо бы...
- Ладно, иди.
Чарльз Хэллуэй все смотрел на плющ, шелестящий в
рассветных сумерках.
Вилли подпрыгнул, ухватился за первую скобу, за вторую,
за третью... и взглянул вниз. Даже с такой небольшой
высоты отец на земле казался съежившимся и потерянным.
Вилли просто не мог оставить его вот так, бросить одного в
ночи.
- Папа! - громко прошептал он. - Ну что ты теряешь?
Губы отца шевельнулись. И он тоже подпрыгнул неловко и
ухватился за скобу.
Беззвучно смеясь, мальчик и мужчина лезли по стене друг
за другом. След в след.
Вилли слышал, как карабкается отец. "Держись крепче", -
мысленно подбадривал он его.
- Ох! - Мужчина тяжело дышал.
Зажмурившись, Вилли взмолился: "Держись! Немножко же!
Ну!"
Нога старика сорвалась со скобы. Он выругался яростным
шепотом и полез дальше.
А дальше все шло гладко. Они поднимались все выше и
выше, отлично, чудесно - хоп! - и готово! Оба ввалились в
комнату и уселись на подоконнике, примерно одного роста,
примерно одного веса, под одними и теми же звездами, они
сидели, обнявшись, впервые, и пытались отдышаться, глотая
огромные смешные куски воздуха, боясь расхохотаться и
разбудить Господа Бога, страну, жену и маму; они зажимали
друг другу рты ладонями, чувствуя кожей рук смеющиеся губы,
и все сидели, сверкая яркими, влажными от любви глазами.
Потом отец все-таки нашел в себе силы, поднялся и ушел.
Дверь спальни закрылась.
Слегка опьянев от приключений долгой ночи, открыв в отце
то, что и не чаял открыть, Вилли сбросил одежду и как бревно
повалился в кровать.
29
Вряд ли он проспал час. Какое-то неясное воспоминание
разбудило его, он сел и сразу посмотрел на соседскую крышу.
- Громоотвод! - тихонько взвыл Вилли. - Его же нет!
Так оно и было. Украли? Нет, конечно. Джим снял?
Точно. Но зачем? Вилли знал зачем. Джим говорил - чепуха,
мол, все это. Вилли почти видел, как Джим с усмешкой лезет
на крышу и отрывает чертову железяку. Нарочно отрывает,
чтобы пришла гроза и чтобы молния ударила в его дом! Не мог
Джим отказаться от такого развлечения, не мог не примерить
обновку из электрического страха.
Ох, Джим! Вилли едва не выскочил в окно. Надо же
немедленно прибить эту штуку на место. Обязательно. До
утра. А то ведь проклятый Карнавал обязательно пошлет
кого-нибудь разузнать, где мы живем. Я не знаю, как они
явятся и в каком обличье, но они придут, придут! Господи,
Джим, а твоя крыша такая пустая! Посмотри, облака прямо
летят, гроза идет, беда надвигается...
Вилли насторожился. Какой звук издает воздушный шар,
когда его несет ветер? Да никакого. Нет, какой-то должен
быть. Наверное, он шуршит, шелестит или вздыхает, как
ветер, когда откидывает тюлевые занавески. А может, он
похож на тот звук, с которым вращаются звезды во сне?
Или... ведь закат и восход тоже слышно. Вот когда луна
плывет между облаков, слышно ведь, так и шар, наверное.
Как его услышишь? Уши не помогут. Разве что волосы на
загривке, и легкий пушок в ушах, и еще волоски на руках -
они иногда звенят, как кузнечики. Вот они могут услышать, и
тогда ты будешь точно знать, даже лежа в постели: где-то
неподалеку в небесах плывет воздушный шар.
Вилли почувствовал движение в комнате Джима. Должно
быть, и Джим своими антеннами уловил, как поднимаются над
городом призрачные воды, открывая путь Левиафану.
Оба они почувствовали тяжелую тень, скользящую меж
домами. Оба высунулись в один и тот же миг и в который раз
поразились этой удивительной слаженности, радостной
пантомиме интуиции, предчувствия, обостренного годами
дружбы. Оба задрали головы, посеребренные восходившей
луной.
Как раз вовремя, чтобы заметить исчезающий за деревьями
воздушный шар.
- С ума сойти! Что ему здесь надо? - Джим спрашивал,
вовсе не рассчитывая на ответ.
Они оба знали. Лучше для поисков не придумаешь: ни тебе
шума мотора, ни шороха шин, ни стука шагов по асфальту -
только ветер, расчистивший в облаках целую Амазонку для
мрачного полета плетеной корзины и штормового паруса над
ней.
Ни Джим, ни Вилли не бросились от окон, они даже не
шелохнулись, потому что шар возвращался! От него исходил
призрачный звук - не громче бормотания в чужом сне.
Сильно и как-то сразу похолодало. Выбеленный многими
бурями шар с легким журчанием падал вниз. Под слоновьей
тенью враз заиндевела лужайка с цветочными часами. Уже
можно было разглядеть и фигуру, торчавшую подбоченясь над
краями корзины. Вот плечи, а это - голова? Луна светит
прямо сзади, не разберешь... "Мистер Дарк!" - подумал
Вилли. "Крушитель!" - показалось Джиму. "Бородавка! -
решил Вилли. - Скелет! Пьющий лаву! Сеньор Гильотини!"
Нет.
Это была Пыльная Ведьма, та, которая обращает в пыль
черепа и кости и развеивает их по ветру.
Джим глянул на Вилли, Вилли - на Джима, и оба прочли по
губам друг друга: "Пыльная Ведьма!"
"Но почему? - лихорадочно думал Вилли, - почему на
поиски послали восковую каргу, почему не кого-нибудь
ядовитого или огнеглазого? Зачем отправлять дряхлую куклу
со слепыми тритоньими веками, зашитыми черной вдовьей
ниткой?"
И тогда, взглянув вверх, они поняли. Хоть и восковая,
Ведьма была живей живых. Хоть и слепая, но она выставила из
корзины длинную руку в пятнах ржавчины, и эта рука чутко
просеивала воздух, касалась звездных лучей (они тускнели при
этом), ловко распутывала воздушные течения и лучше носа вела
ищейку.
И Джим, и Вилли знали даже еще больше. Слепота Ведьмы
особая. Руки, опущенные вниз, ощущали биение мира, они
могли незримо касаться крыш, ощупывать мешки на чердаках,
мгновенно исследовать любую пыль, понимать сквозняки,
пролетающие по комнатам, и души, трепыхающиеся в людях, руки
видели, как легкие гонят кровь к вискам, к трепещущему
горлу, к пульсирующим запястьям и снова к легким. Так же
как ребята чувствовали морось, сеющуюся от шара, так же и
Ведьма чувствовала их души, трепещущие вместе с дыханием
возле ноздрей. Ведь каждая душа - огромный теплый след;
Ведьма легко различала их, могла бы узнать по запаху, могла
бы размять в пальцах, как глину, и определить на ощупь.
Вилли чуял, как она с высоты обнюхивает его жизнь, как
пробует мокрыми деснами и гадючьим языком ее на вкус, как
прислушивается к звучанию, пропуская душу из одного уха в
другое.
Руки играли воздухом. Одна - для Джима, другая - для
Вилли. Тень от шара окатила их волной ужаса.
Ведьма громко дохнула вниз. Шар тут же подскочил вверх,
и тень убралась.
- Боже! - промолвил Джим. - Теперь они нас выследили.
Оба едва перевели дух и снова замерли. Чуть слышно
заскрипела и застонала крыша Джима под каким-то страшным,
незримым грузом.
- Вилли! Она забирает меня!
- Нет, не то...
Шорох. Как будто мягкая щетка прошлась по крыше Джима.
А потом шар взмыл вверх и направился к холмам.
- Смылась! Вон она летит! Джим, она что-то сотворила с
твоей крышей. Быстро! Кинь веревку!
Джим натренированным броском (не в первый раз) забросил в
комнату Вилли бельевую веревку. Одним движением Вилли
закрепил ее под подоконником и, споро перехватываясь руками,
через минуту оказался в комнате Джима. Босиком, подталкивая
друг друга, они выбрались на чердак. Выглянув из маленького
окошка, Вилли зашипел: "Вот оно, Джим!"
Верно. Тут оно и было, серебрясь в лунном свете.
Такой след остается от улитки на тротуаре.
Серебристо-гладкий, блестящий. Только улитка должна была бы
весить фунтов сто. Серебристая полоса шириной в ярд
начиналась от водосточного желоба, забитого листьями, и
тянулась через весь скат до конька. Видно, и на той стороне
было то же самое.
- Зачем это? - выдохнул Джим.
- Это же проще, чем высматривать номера домов и названия
улиц. Твою крышу пометили, да так, что и днем и ночью
издали видать.
- Черт меня побери! - Джим высунулся и потрогал след.
На пальцах осталась какая- то клейкая гадость с противным
запахом. - Вилли, что нам теперь делать?
- Я думаю, они не вернутся до утра. Не успеют. Не
поднимут же они сейчас суматоху. А мы вот что сделаем!
На лужайке под окнами, свернутый кольцами, как огромный
удав, лежал садовый шланг.
Вилли ящерицей слетел вниз, ничего не перевернул, не
зацепил и не разбудил никого. Джим опомниться не успел, а
Вилли, запыхавшийся, был уже снова наверху со шлангом в
руке.
- Вилли, ты гений!
- А то как же! Давай скорее.
Они вдвоем протащили шланг на чердак и принялись смывать
мерзкий ртутный налет. Работая, Вилли оглядывался на
восток, там ночные краски уступали место рассветным. Далеко
над холмами он видел шар, лавирующий в воздушных потоках.
Не вернулся бы он... а то снова пометит. Ну и что? Они
опять смоют. Так до восхода и будут мыть, если понадобится.
"Вот бы добром остановить Ведьму, - думал Вилли. - Они
ведь все еще не знают ни наших имен, ни где мы живем.
Мистер Кугер, того и гляди, дуба даст, где ему что- нибудь
помнить. Карлик, если это и впрямь давешний торговец,
совсем спятил, Бог даст, тоже не вспомнит. Мисс Фолей они
до утра беспокоить не станут. Сидят там у себя в лугах и
зубами скрипят. Ведьму вот на поиски послали..."
- Дурак я, - тихо и грустно сказал Джим, окатывая крышу
там, где раньше крепился громоотвод. - Чего я его не
оставил?
- Ладно, - отозвался Вилли, - молния ведь пока не
трахнула. Может, еще и пронесет. Все. Пошли отсюда.
Они еще раз окатили крышу. Внизу стукнуло, закрываясь,
окно.
- Мама, - тускло усмехнулся Джим. - Думает, дождь пошел.
Крыша стала чистой. Шланг шмякнулся в траву. За городом
все еще мотался в быстро светлеющем небе воздушный шар.
- Чего она ждет?
- Может, чует, как мы тут поработали?
Тем же путем, через чердак, они вернулись в комнату
Джима, и скоро каждый лежал в своей постели, прислушиваясь,
как сердце наперегонки с часами отбивает ритм наступающего
утра.
"Что бы они ни придумали, - размышлял Вилли, - нам надо
опередить их". Ему пришла в голову мысль. Теперь он даже
хотел, чтобы Ведьма вернулась. Уже несколько минут он
разглядывал свое бойскаутское снаряжение, развешенное на
стене: прекрасный лук и колчан со стрелами.
"Прости, папа, - подумал он и сел на кровати. - Пора и
мне выходить из дома одному. Вовсе ни к чему, чтобы эта
мразь болтала о нас, хоть сегодня, хоть когда".
Он снял лук со стены, еще немножко поколебался и отворил
окно. "Вовсе не обязательно звать ее вслух, - думал он. -
Надо просто думать, хоть это и нелегко с непривычки. Мысли
они читать не могут, это точно, иначе ее и посылать не нужно
было бы. Мысли - нет, но тепло живого тела, запахи,
волнения, настроения - это она может учуять. Я уж
постараюсь дать ей понять, что обманул ее, может, тогда..."
"Четыре утра", - прозвонили сонные куранты из другого
мира.
"Эй, Ведьма, - подумал он, - вернись. Ведьма! - подумал
он решительнее и предоставил крови радостно взволноваться от
собственной находчивости. - Ведьма! А крыша-то чистая,
слышишь? Мы ее помыли. Так что давай обратно, опять метить
надо! Ведьма!.."
И Ведьма услышала.
Вилли вдруг почувствовал, как поворачивается пейзаж под
шаром.
"0!кей, Ведьма, продолжай. Я здесь только один, просто
мальчишка без имени, мыслей ты моих не прочтешь, но то, что
я чувствую, разобрать сможешь. Так вот, я чувствую, что
плевать мне на тебя! Мы тебя обдурили, наша взяла, а твоя
затея провалилась. Что, съела?"
Через мили Вилли уловил согласный вздох. Похоже, шар
приближался.
"Э-э, да что это я? - всполошился Вилли. - Мне вовсе не
надо, чтобы она сюда летела. А ну-ка, пошли! Быстро!
Быстро!"
Он натянул одежду, ловко, как обезьяна, спустился по
скобам и принюхался. Точно, приближается.
Он бежал, наплевав на тропинки, чувствуя восхитительную
свободу, как заяц, наевшийся редкого дурманного корешка,
бежал как берсерк, которого не остановить. Колени достают
аж до подбородка, ноги крушат сучки и листья. Раз!
Перемахнул через ограду, в руках - оружие, страх и восторг
смешались белыми и красными леденцами во рту.
Он оглянулся. О! Шар уже близко! И летит быстро...
"Стоп! А куда я бегу? - подумал он. - Ах да, к дому
Редмана! Там уж сколько лет никто не живет. Ну, еще два
квартала..."
Шуршат бегущие ноги, шуршит эта штуковина в небе. Все в
лунном свете, а звезды меркнут уже.
Он остановился возле дома Редмана. В каждом легком пылал
огонь. Во рту - привкус крови. Изнутри рвется безмолвный
крик:
"Вот! Это мой дом!"
Он почувствовал, как вильнула ветровая река в небесах.
"Правильно", - одобрил он.
Он уже повернул старую дверную ручку, и тут его пришибла
мысль: "Боже! А вдруг они внутри, сидят и поджидают меня?"
Он распахнул дверь. За ней была полная тьма.
Лопнули с едва слышным треском паучьи сети. Больше
ничего. Перескакивая через две ступеньки по гнилой
лестнице, он взлетел на чердак, потом - на крышу и только
здесь, прислонив лук к трубе, остановился и выпрямился.
Шар, зеленый, как тина, разрисованный крылатыми
скорпионами, древними сфинксами, дымами и огнями, тяжело
вздохнул и прянул вниз.
"Ну, - подумал он, - давай, Ведьма, иди сюда!"
Мокрая тень ударила его неожиданно, как крыло летучей
мыши. Взмахнув руками, Вилли пошатнулся. Тень казалась
вязкой черной патокой. Он упал. Ухватился за трубу. Тень
окутала его и теперь утихомиривала. Липкий холод пронизывал
до костей. Но вдруг, сам по себе, ветер сменил направление.
Ведьма зашипела. Шар смыло вверх.
"Ветер! - отчаянно думал Вилли. - Он за меня! Не
уходи! - испугался он за отлетающий шар. - Вернись!"
Он очень боялся, как бы Ведьма не разнюхала его план. А
ведь, похоже, к этому и шло. Она уже поняла, что план есть,
и теперь лихорадочно ощупывала его со всех сторон,
вытягивала все больше. Вилли видел, как ее пальцы сучат
воздух, быстро разбирая незримые нити. Она выставила ладони
вниз, как будто он был печкой, хранившей огонь в подземном
мире, а она пришла погреть над ней руки. Огромным маятником
корзина скользнула вниз, и теперь Вилли видел и зашитые
веки, поросшие мхом уши, и шамкающий иссохший рот,
беспрерывно пробующий воздух на вкус. Бледные сморщенные
губы поджались в сомнении. Вилли почти слышал ее мысли:
"Что- то здесь не так! Уж слишком он подставляется, слишком
просто взять его. Не иначе как обман". Определенно, она
чувствовала подвох.
Ведьма задержала дыхание. Шар завис между вдохом и
выдохом. Она решила рискнуть и вдохнула. Шар, потяжелев,
пошел вниз. Выдохнула - взлетел вверх. Надо выждать.
Растопырив ладонь, Вилли приставил большой палец к носу и
помахал.
Ведьма сделала большой вдох. Шар провалился.
"Ближе!" - подумал Вилли.
Нет, она осторожничала, спускалась по пологой спирали,
ориентируясь на острый запах адреналина. Вилли вертел
головой, следя за шаром.
"Ты что, хочешь, чтобы у меня голова открутилась? -
мысленно прикрикнул он. - Думаешь, затошнит от твоего
кружения?"
Нет. Шар опять завис Оставалось последнее средство. Он
повернулся к шару спиной и застыл
"Ведьма, - думал он, - ты же не устоишь".
Совсем близко ощущалось зеленое скользкое облако,
слышалось поскрипыванье плетеной корзины, шею и спину
обдавало холодом. Уже близко!
Ведьма снова вдохнула. Балласт из звездного света и
ночного ветра бросил шар вниз.
Ближе!
Слоновья тень тронула его ухо. Вилли протянул руку за
оружием. Тень накрыла его. Словно паук коснулся волос -
неужто рука?! Вскрикнув, он обернулся. Ведьма тянулась к
нему из корзины. До нее было не больше двух футов. Он
нагнулся, перехватил лук поудобнее. Ведьма унюхала, учуяла,
поняла, что у него в руках! Она попыталась выдохнуть, но от
ужаса только затаила дыхание. Шар снизился еще, и корзина
заскребла по крыше.
Только одна мысль осталась в голове у Вилли:
"УНИЧТОЖИТЬ!!!" Он натянул тетиву.
Лук переломился пополам. Вилли тупо уставился на стрелу,
оставшуюся у него в руке.
Ведьма испустила радостный вопль. Шар пошел вверх и
ударил Вилли углом корзины. Ведьма снова победно
заверещала. Уцепившись за край корзины, Вилли в отчаянии
метнул стрелу, как дротик, в огромный шар над головой.
Ведьма загоготала и потянула к нему скрюченные пальцы.
Казалось, стрела летит целый час. Но вот она встретилась
с оболочкой шара и исчезла в ней, оставив за собой маленькую
дырку. От нее, как разрез на сыре, побежала горизонтальная
трещина, как улыбка на круглом лице. Шар остановился,
закачался и стал спускаться. Поверхность его подернулась
рябью, форма теперь больше напоминала грушу. Причитая,
бормоча и негодующе вскрикивая, Ведьма заметалась по
корзине. Вилли мертвой хваткой вцепился в край и висел,
болтая ногами. А шар плакал, сипел, захлебывался воздухом и
скорбел о своей преждевременной кончине. Вдруг какое-то
драконье дыхание подхватило опадающую плоть и быстро
поволокло назад и вверх.
Вилли разжал пальцы. Пространство засвистело вокруг
него, потом больно ударило по ногам крышей, он перевалился
через водосток и ногами вперед провалился в следующую
пустоту, вскрикивая, пытаясь ухватиться за пролетающую мимо
водосточную трубу и понимая, что это не поможет, он еще
успел заметить улетающий с шипением шар. Он уносил в облака
бьющий из него воздух, как раненый зверь стремится укрыться
в чаще, он не хотел издыхать и все-таки издыхал.
Все это мелькнуло перед глазами Вилли в единый миг, а уже
в следующий что-то грубо развернуло его, хлестнуло, и, не
успев обрадоваться дереву, он принялся считать сучки и
ветки, пока, ободрав напоследок, дерево не оборвало его
падения, поймав в матрас из переплетенных ветвей. Как
застрявший воздушный змей, он лежал лицом к небу и с великой
радостью слушал затихающие причитания Ведьмы, которую
уносило все дальше от дома, дальше от улицы, дальше от
города. Улыбка шара становилась все шире, шар мотало из
стороны в сторону. Да и шаром он уже не был. Так, зеленая
тряпка, летящая по ветру невысоко над землей, чтобы упасть в
лугах, там, откуда пришла эта пакость, подальше от сонных,
знать ничего не знающих домов.
Вилли казалось, что громовые удары собственного сердца
вот-вот сбросят его с ненадежного батута, но зато он точно
знал, что жив.
Спустя некоторое время, успокоившись, собравшись с духом
и тщательнейшим образом выбрав молитву, он сполз с дерева.
_________________
О Деви! Ты-разум, небо, воздух, огонь, вода, земля. Ничто не существует вне тебя при твоем превращении. Ты стала священной королевой Шивы, чтобы изменить свою собственную блаженную форму сознания на форму мира.
|
| 08-10, 02:29 |
|
|
|
Aratron
Site Admin
Зарегистрирован: 29-08, 21:16
Сообщения: 1570
Откуда: Москва
|
31
И за весь остаток ночи больше НИЧЕГО не произошло.
32
Уже на рассвете по небу с грохотом прокатилась колесница
Джаггернаута (10). По городским крышам зашелестел дождь,
захихикал в водостоках, залепетал на странных подземных
языках под окнами, вмешался в сны, которые торопливо
перебирали Джим и Вилли, подыскивая подходящий и каждый раз
убеждаясь, что все они скроены из одной и той же темной,
шуршащей, непрочной ткани.
И еще одно событие произошло под утро. На раскисшем
лугу, где обосновался Карнавал, внезапно задергалась,
оживая, карусель. Калиоп, судорожно давясь, выплескивал
дурно пахнущие обрывки музыки.
Пожалуй, лишь один-единственный человек в городе услышал
и понял эти конвульсивные звуки.
В доме мисс Фолей открылась и тут же захлопнулась дверь.
Легкие шаги простучали по улице. Дождь пошел сильнее Молния
выкинула в небе дикое танцевальное коленце, на миг высветила
и навек сокрыла серую землю.
Дождь приникал к окнам в доме Джима, дождь вылизывал
стекла в доме Вилли, и там, и там было много тихих
разговоров и даже несколько восклицаний.
В девять пятнадцать Джим в плаще и резиновых сапогах
выбрался в воскресную непогодь С полминуты он стоял,
разглядывая крышу (там и намека не осталось ни на какую
улитку), потом принялся гипнотизировать дверь Вилли. Дверь
покладисто отворилась, и на пороге возник Вилли. Вслед ему
долетел голос Чарльза Хэллуэя "Может, мне с вами пойти?"
Вилли только головой помотал.
Ребята сосредоточенно шагали к полицейскому участку Опять
придется объясняться с мисс Фолей, извиняться, но ведь пока
они еще только идут, засунув руки поглубже в карманы и
перебирая в памяти жуткие субботние головоломки. Первым
нарушил молчание Джим.
- Знаешь, когда мы после крыши спать пошли, мне похороны
приснились. На Главной улице...
- А может, это парад был?
- Ха! Точно. Тыща людей, все в черном и гроб тащат,
футов сорок длиной!
- Вот это да!
- Верно говорю. Я еще подумал: "Это что же такое
помереть должно, чтобы такой гробище понадобился?" Ну и
подошел заглянуть. Ты только не смейся, ладно?
- Не улыбнусь даже, честно.
- Там лежала такая сморщенная штуковина, ну, вроде
черносливины. Как будто чья- то шкура, как с диплодока, что
ли.
- Шар!
Джим остановился как вкопанный.
- Эй! Ты тоже видел? Но ведь шары не умирают?
Вилли молчал.
- Зачем их хоронить-то? Их же не хоронят?
- Джим, это я...
- Знаешь, он был как бегемот, только сдутый.
- Джим, прошлой ночью...
- А вокруг черные плюмажи, барабаны черным затянуты и по
ним - черными колотушками - бум! бум! Я сдуру начал утром
маме рассказывать, только начал ведь, а тут уже и слезы, и
крики, и опять слезы. Вот женщинам нравится рыдать, правда?
А потом ни с того ни с сего обозвала меня "преступным
сыном"! А чего мы такого сделали, а, Вилли?
- Кто-то чуть было не прокатился на карусели. Но Джим,
похоже, не слушал Он шел сквозь дождь и думал о своем.
- По-моему, с меня хватит уже всей этой чертовщины.
- По-твоему?! И это - после всего? Ну что ж, Джим,
хватит так хватит. Только вот что я тебе скажу. Ведьма,
Джим, на Шаре! Этой ночью я один...
Но уже некогда было рассказывать. Не осталось времени
поведать о том, как он сражался с шаром, как одолел его, как
шар повлекся умирать в пустынные края, унося с собой слепую
Ведьму. Не было времени, потому что сквозь дождь ветер
донес до них печальный звук.
Они как раз проходили через пустырь с большущим дубом
посередине. Вот оттуда, из теней возле ствола, и
послышалось им...
- Джим! Там плачет кто-то!
- Да вряд ли! - Джим явно хотел идти дальше.
- Там девочка. Маленькая!
- Спятил? Чего это маленькую девочку потянет в дождь
плакать под дубом? Пошли.
- Джим! Да ты что, не слышишь?
- Ничего я не слышу! Идем.
Но тут плач стал громче, он печальной птицей легко
скользил сквозь дождь по мертвой траве, и Джиму
волей-неволей пришлось повернуть за Вилли. А тот уже шагал
к дубу.
- Джим, я, пожалуй, знаю этот голос!
- Вилли, не ходи туда!
Джим остановился, а Вилли продолжал брести,
подскальзываясь на мокрой траве, пока не вошел в сырую тень.
Насыщенный водой воздух, неотделимый от серого низкого неба,
путался в ветвях и струйками стекал вниз, по стволу и
веткам; и там, в глубине, действительно притулилась
маленькая девочка. Спрятав лицо в ладошках, она рыдала так,
словно город внезапно провалился сквозь землю, все люди
перемерли в одночасье, а сама она потерялась в дремучем
лесу.
Подошел Джим, встал у края теней и тихо спросил:
- Это кто?
- Сам не знаю, - отвечал Вилли, сдерживая уже созревшую
догадку, от которой самому впору зареветь.
- Не Дженни Холдридж, а?
- Нет.
- И не Джейн Франклин?
- Да нет же, нет. - Губы Вилли потеряли
чувствительность, как от заморозки у зубного врача.
Одеревеневший язык едва шевелился: - Нет. Н-нет.
Малышка продолжала плакать, хотя уже чувствовала, что не
одна под деревом, просто остановиться не могла. И головы
пока не поднимала.
- ...Я... я... помогите мне, - донеслось сквозь
всхлипывания, - никто мне не поможет... я... я... не
такая...
Наконец, собравшись в силами, она подавила очередной
всхлип и подняла лицо с совершенно опухшими и заплывшими от
слез глазами. Она разглядела ребят, и это потрясло ее.
- Джим! Вилли! О Боже, это вы!
Она схватила Джима за руку. Он шарахнулся назад,
бормоча:
- Нет! Ты что? Не знаю я тебя, отпусти!
- Вилли! - запричитала девчушка растерянно. - Ну хоть
ты-то помоги! Джим, не уходи! Не бросайте меня здесь! -
Слезы снова ручьем хлынули у нее из глаз.
- Нет! - пронзительно взвизгнул Джим, вырвал руку, упал,
вскочил на ноги, замахнулся даже невесть на кого, но
удержался, затрясся весь и прошептал, заикаясь:
- Ой, Вилли, пойдем отсюда, ну, пожалуйста, пойдем, а?
Девочка под деревом испуганно отшатнулась; широко
распахнутые глаза умоляюще и недоуменно перебегали с лица на
лицо, потом она застонала, обхватила себя за плечи и
принялась раскачиваться, упрятав лицо на грудь. Она не
плакала больше. Нет, она напевала что-то в такт своим
наклонам, и видно было, что она так и будет мурлыкать себе
под нос, одна, под деревом, среди серого дождя, и никто не
подпоет ей, никто ее не остановит...
- ...кто-то должен мне помочь... кто-то должен ей
помочь, - она причитала, как по мертвому, - кто захочет ей
помочь... никто не может... никто не поможет... ладно, не
мне, но ей помогите... ужасно...
- Она нас знает, - обреченно произнес Вилли, наклонившись
к девочке и повернув голову к Джиму. - Я не могу ее
бросить!
- Да врет она все! - яростно выпалил Джим. - Врет! Не
знает она нас! Я же ее в глаза не видел!
- Нет ее, нет, верни ее, верни назад, - приговаривала
девочка, раскачиваясь с закрытыми глазами.
- Кого? - участливо спросил Вилли, присев рядом с ней на
корточки. Он даже тихонько тронул ее за руку. Она сразу
вцепилась в него, тут же поняла свою ошибку, потому что он
дернулся, выпустила его руку и снова разревелась.
Теперь Вилли терпеливо ждал, а Джим подскакивал и ерзал
поодаль и все звал его идти, канючил, как маленький, что ему
это не нравится, что они должны идти, должны идти...
- О-о-о, - тянула девочка, - она потерялась. Она убежала
в то место и не вернулась больше. Найдите ее, найдите,
пожалуйста, пожалуйста...
Весь дрожа, Вилли заставил себя погладить девочку по
мокрой щеке.
- Ну, не вешай нос, - прошептал он, - все будет о'кей. Я
помогу тебе.
Девочка открыла глаза и замолчала.
- Я - Вилли Хэллуэй, слышишь? Ты сиди тут, а мы через
десять минут вернемся. Идет? Только не уходи никуда. Она
покорно закивала.
- Значит, сидишь здесь и ждешь нас, так?
Она снова молча кивнула. Вилли выпрямился. Это простое
движение почему-то испугало девочку, и она вздрогнула Вилли
помедлил, глядя на нее сверху вниз, и тихо произнес:
- Я знаю, кто вы. Но мне надо проверить.
Знакомые серые глаза глянули на него в упор. По длинным
черным волосам и бледным щекам стекали капли дождя.
- Кто поверит? - едва слышно пролепетала она
- Я, - коротко ответил Вилли.
Девочка откинулась спиной к дереву, сложила на коленях
дрожащие руки и застыла, бледная, тоненькая, очень
маленькая, очень потерянная.
- Я теперь пойду, ладно? - спросил Вилли.
Она кивнула, и тогда он зашагал прочь.
На краю пустыря Джим сучил ногами от нетерпения. Он
слушал Вилли, истерично поскуливая, всякие междометия так и
сыпались из него.
- Да быть того не может!
- Я тебе говорю. Она и есть, - доказывал Вилли. -
Глаза. Сам же говорил, по ним видно. Вспомни, как было с
мистером Кугером и тем противным мальчишкой. А потом, есть
еще один способ удостовериться. Пошли.
Он протащил Джима через весь город и остановился возле
дома, где жила мисс Фолей. Оба задрали головы и посмотрели
на слепые в утреннем сумраке окна. Потом поднялись по
ступеням и позвонили: раз, два и три раза.
Тишина. Медленно, со скрипом приоткрылась входная дверь.
- Мисс Фолей? - тихонько позвал Джим.
Из глубины дома доносился едва слышный, монотонный шорох
дождя, стучавшего по оконным стеклам.
- Мисс Фолей?..
Они стояли посреди холла, перед текучим занавесом, и до
звона в ушах вслушивались в кряхтенье балок на чердаке
старого дома.
- Мисс Фолей!
Только мыши, уютно устроившиеся под полом, шебуршат в
ответ.
- В магазин пошла, - заявил Джим.
- Нет, - покачал головой Вилли. - Мы знаем, где она.
- Мисс Фолей! Я знаю, что вы тут! - заорал вдруг Джим и
яростно рванулся сквозь занавес. - Выходите, ну!
Вилли терпеливо ждал, пока он обыщет весь дом, а когда
Джим, нога за ногу, притащился назад и сел на ступеньку, оба
явственно услышали музыку, льющуюся через входную дверь
вместе с запахом дождя и мокрой старой травы.
В далеких лугах калиоп хрипел задом-наперед "Похоронный
марш" Шопена. Джим распахнул дверь и стоял в звуках музыки,
как стоят под водопадом.
- Это же карусель! Они починили ее! Вилли спокойно
кивнул.
- Она, должно быть, услышала музыку и вышла еще на
рассвете. И что-то опять не заладилось. Может, установили
ее неправильно, а может, так и задумано, чтобы на ней все
время такие несчастья случались. Как с торговцем
громоотводами. Он же спятил после этого. Может, Карнавалу
по нраву такие проделки, ему от них удовольствие. А может,
они специально за ней охотились. Например, чтобы про нас
выведать. Может, они хотели даже подослать ее к нам, чтобы
она им помогла погубить нас. Откуда я знаю? Вдруг она
испугалась, и тогда ей просто дали больше, чем она хотела
или просила...
- Я не понимаю...
Здесь, на пороге пустого дома, под холодным дождем, самое
время было подумать о несчастной мисс Фолей; сначала ее
напугали Зеркальным Лабиринтом, потом заманили одну на
карусель. Наверное, она кричала, когда с ней делали то, что
сделали. Ее крутили круг за кругом, год, и еще год, много
лет, слишком много, куда больше, чем ей хотелось. Они
стерли с нее все, оставили только маленькую, напуганную,
чужую даже самой себе девочку, и крутили, крутили, пока все
ее годы не сгорели дотла, и тогда карусель остановилась, как
колесо рулетки. Да только ничего не выигралось, пусто,
"зеро"; наоборот, проигралось все, и некуда идти, и не
расскажешь никому, и ничего не поделаешь... остается только
плакать под деревом одной, под утренним осенним дождем.
Так думал Вилли. Примерно так же думал и Джим. Во
всяком случае, он проговорил вдруг:
- Бедная, бедная...
- Надо помочь ей, Джим. Кто же еще такому поверит? Ты ж
понимаешь, если она скажет кому: "Здрасьте, я - мисс
Фолей!" Ей же скажут: "А ну, вали отсюда. Мисс Фолей
уехала, скажут, нету ее. Топай отсюда, девчушка!" А может,
она даже успела постучаться в добрую дюжину дверей, а, Джим?
Представляешь, наверное, просила помочь, пугала людей своими
причитаниями, а потом бросилась бежать, и вот теперь сидит
там, под деревом... Может, полиция уже ищет ее, да что
толку? Маленькая девочка, сидит, плачет. Запрут ее
подальше, и свихнется она там с горя. Этот Карнавал, Джим,
они там знают свое дело. Вытряхнут из тебя все, превратят
Бог знает во что, и готово! Иди, жалуйся, только народ от
тебя шарахается и слушать ничего не хочет. Одни мы
понимаем, Джим, никто больше. Знаешь, я как будто улитку
сырую проглотил! - закончил он неожиданно.
Они еще раз оглянулись на залитые дождем окна гостиной.
Здесь мисс Фолей не раз угощала их домашним печеньем с
горячим шоколадом, а потом махала рукой из окна. Она вышли,
закрыли дверь и помчались к пустырю.
- Надо спрятать ее пока, - предложил Вилли, - а потом
как-нибудь поможем ей...
- Да как ей поможешь? - выговорил на бегу Джим. - Мы и
себе-то помочь не можем!
- Должно же что-то быть, чем с ними справиться... просто
не придумывается пока...
Они остановились.
Стук их сердец заглушало биение какого-то другого,
огромного сердца. Взвыли медные трубы, потом - тромбоны,
целая стая труб ревела по-слоновьи. Почему-то этот рев
вызывал тревогу.
- Карнавал! - выдохнул Джим. - А мы-то и не подумали!
Он же может сам прийти, прямо в город! Парад! Или.. те
похороны, которые мне снились.
- Не похороны это. Но и парадом оно только
прикидывается. Это нас ищут, Джим. Или мисс Фолей вернуть
хотят. Они же по какой хочешь улице пройдут, Джим. Будут
дудеть, барабанить, а сами шпионят. Джим, надо забрать ее
оттуда!
Они сорвались с места и бросились по аллее, самым
коротким путем, но тут же остановились. В дальнем конце,
между ними и пустырем, показался карнавальный оркестр. За
оркестром двигались клетки со зверями, а вокруг шли клоуны,
уродцы и разные другие, дуя в трубы и колотя в барабаны.
Пришлось прятаться в кусты.
Парад шел мимо минут пять. За это время тучи сдвинулись,
небо слегка очистилось и дождь перестал. Рокот барабанов
постепенно замирал вдали. Слегка оглушенные, ребята
двинулись вперед и скоро были на пустыре.
Под дубом не было никакой маленькой девочки. Они
походили вокруг, посмотрели даже наверху, среди ветвей, но
позвать по имени так и не смогли. Страшно было. Оставалось
только одно: вернуться в город и спрятаться как следует.
33
Звонил телефон. М-р Хэллуэй снял трубку.
- Пап, это Вилли, - зачастил в трубке голос. - Пап, мы
не можем идти в участок. Мы, наверное, даже дома сегодня не
будем. Скажи маме, и маме Джима тоже, ладно?
- Вилли! Где вы?
- Прячемся. Они ИЩУТ НАС.
- Да кто, Бога ради?
- Пап, я не хочу тебя впутывать в это дело. Но ты поверь
мне, пожалуйста, нам спрятаться надо, хотя бы на день-два,
пока они не уйдут. А если мы домой заявимся, они нас
выследят, и тогда или тебя, или маму погубят. И у Джима -
то же. Я пойду, пап.
- Подожди, Вилли, не уходи!
- Пока, папа! Пожелай мне удачи!
Щелк.
М-р Хэллуэй поглядел на дома, на деревья, на улицы,
прислушался к далекой музыке.
- Вилли, - сказал он молчащему аппарату, - удачи, сынок!
Он надел пальто, шляпу и вышел в странный опаловый свет,
разлитый в холодном сыром воздухе.
34
Перед лавкой Объединенной Табачной Торговли, блестя
мокрыми деревянными перьями, стоял деревянный индеец-чероки.
Воскресный полдень окатывал его со всех сторон трезвоном
колоколов разных церквей, их немало было в городе. Колокола
спорили друг с другом, и звон падал с неба почти как
недавний дождь. Индеец, как и полагается, не реагировал ни
на католические, ни на баптистские призывы. Он даже ухом не
повел навстречу еще каким-то звонам. Это билось языческое
сердце Карнавала. Яркие барабаны, старческий визг калиопа,
мельтешенье уродливых существ ничуть не привлекли
по-ястребиному пронзительного взгляда индейца. Зато
барабаны и трубы задавили колокольный звон и вызвали к жизни
орущую толпу мальчишек и просто зевак, охочих до всяческих
зрелищ. Пока звонили колокола, воскресная толпа казалась
чопорно-сосредоточенной, но стоило цимбалам и тромбонам
заглушить церковный перезвон - толпа расслабилась и
превратилась в праздничное скопище.
Тень от деревянного томагавка индейца падала на
металлическую решетку. Много лет назад этой решеткой
прикрыли нарочно вырытую яму. Целый день решетка
позвякивала под ногами десятков людей, входивших в лавку, и
на обратном пути аккуратно принимала от них кусочки
папиросной бумаги, золотые ободки от сигар, обгоревшие
спички, а то и медные пенни.
Сейчас решетка уже не позвякивала, а беспрестанно гудела,
сотрясаемая сотнями ног, ходулями, колесами балаганов. Это
в тигрином рычании тромбонов и вулканических взрывах труб
шел Карнавал. Но сегодня под решеткой, кроме обычного
мусора, притаились два дрожащих человеческих тела. Шел
Карнавал. Шел парадом, как огромный павлин, распустивший
причудливый хвост; таращились по сторонам внимательные глаза
уродцев. Они цепко обшаривали крыши домов, шпили церквей,
изучали вывески дантистов и окулистов, примечали пыльные
здания складов. Сотни глаз Карнавала пронизывали
пространство города и не находили того, чего хотели. Да и
не могли найти, оно ведь было у них под ногами и пряталось в
темноте.
Под старой решеткой табачной лавки затаились Джим и
Вилли. Здесь было тесно, сидеть приходилось, уперев коленки
друг в друга, они даже дышать как следует опасались, но
стоически переносили все неудобства. Волосы на их макушках
шевелил ветерок от колыхавшихся женских юбок, то и дело
чья-нибудь фигура заслоняла кусочек неба, видимый со дна
ямы. Перебегали дети.
- Слушай! - шепнул Джим. - Ну и угодили мы, прямо под
парад. Давай-ка сматываться!
- Сиди как сидишь, - хриплым шепотом ответил Вилли. -
Это же самое видное место. Они никогда не додумаются искать
нас здесь.
Трум, трум, турум, турум, тум, тум! - гремел Карнавал.
Решетка звякнула, на ней опять кто-то стоял. Вилли взглянул
наверх и вздрогнул. Он знал эти подошвы со стертыми медными
гвоздиками. "Папа!" - чуть не крикнул он. Джим тоже
посмотрел наверх. Человек нервно переступал с ноги на ногу,
поворачивался по сторонам, выискивая в толпе то, что было
совсем рядом с ним. "Я мог бы дотронуться до него", -
подумал Вилли. Чарльз Хэллуэй, бледный, возбужденный,
ничего не почувствовал и через минуту ушел.
Но зато Вилли почувствовал, как душа у него ухнула вниз,
в какой-то холодный, дрожащий белый кисель.
Шлеп!
Вилли и Джим вздрогнули. Розовая пластинка жевательной
резинки упала возле их ног на кучу старых целлофановых
оберток от сигарет. Сверху над решеткой склонилась
расстроенная мордашка пятилетнего карапуза.
"Убирайся!" - свирепо подумал Вилли.
Но малышу жаль было так просто расставаться с лакомством.
Он встал на колени и приник к самой решетке, высматривая
свое розовое удовольствие.
Вилли едва сдержался, чтобы не схватить жвачку и не
запихнуть в маленький ротик - лишь бы он исчез, скрылся
побыстрее.
Барабан наверху раскатился дробным рокотом - и смолк.
Ребята переглянулись. "Парад! - подумали оба. - Он же
остановился!" Малыш упрямо пытался просунуть руку сквозь
решетку.
Наверху м-р Дарк, Человек-в-Картинках, командовавший
парадом, окинул взглядом воздетые к небу разверстые пасти
медных геликонов и подал знак. Тотчас стройное шествие
распалось. Уродцы разбежались в разные стороны, смешались с
толпой, разбрасывая небольшие рекламные афишки и не
прекращая шарить глазами по толпе, по фасадам домов.
"Парад кончился, - понял Вилли, - началась охота".
Малыш наверху не собирался сдаваться. Его тень покрыла
Вилли.
- Мама! Там!
35
В баре "Вечерок у Неда", за полквартала от табачной
лавки, Чарльз Хэллуэй второй чашкой кофе приводил в порядок
расстроенные бессонной ночью, раздумьями и поисками нервы.
Он уже собрался расплатиться, когда его почему-то
встревожила наступившая вдруг на улице тишина. В воздухе
незримо разлилось беспокойство - это вмиг распавшийся
Карнавал смешался с толпой. Сам не зная почему, Чарльз
Хэллуэй убрал бумажник.
- Еще чашечку сделаешь, Нед?
Нед включил кофеварку, и в это время в баре появился
новый посетитель. Он прошел от двери и слегка шлепнул по
стойке рукой. Чарльз Хэллуэй взглянул. Рука взглянула на
него. На тыльной стороне каждого пальца была сделана
искусная татуировка в виде глаза.
- Мама! Тут, внизу! Посмотри!
Мальчик звал маму и тянул ручонку вниз. Мимо шли люди.
Некоторые останавливались. Появился Скелет. Больше всего
смахивающий на ободранное, давно засохшее дерево, он не
столько подошел, сколько сыграл ксилофоном своих костей,
переместившись поближе к холодному бумажному сору и теплым,
дрожащим мальчишкам.
"Уходи! - с отчаянием думал Вилли. - Уходи же!"
Пухлые детские пальчики тянулись сквозь решетку.
"И ты - уходи!"
Скелет, похоже, послушался и убрался из поля зрения. Но
не успел Вилли облегченно вздохнуть, как его место занял
Карлик! Он подкатился вперевалочку, позвякивая дурацкими
колокольчиками, нашитыми на грязную рубаху, и посверкивая
глазами-камешками. Глаза поминутно меняли выражение: то
они были блестящими и плоскими гляделками идиота, то вдруг
становились глубокими и печальными глазами человека,
потерявшего себя. Глаза ни секунды не оставались в покое,
они так и шарили по сторонам, высматривая не то свою
собственную сгинувшую личность, не то запропавших мальчишек.
Казалось, взглядом его управляют двое хозяев, прежний и
нынешний, заставляя глаза совершать жуткие прыжки: назад, в
прошлое, обратно, в настоящее.
- Ма-ма! - тянул свое ребенок.
Карлик остановился возле него (они были примерно одного
роста) и посмотрел на малыша.
Вилли в яме испытал жгучее желание стать плесенью на
бетонной стене у него за спиной. Похоже, Джим тоже пытался
найти для себя местечко между бетоном и паутиной,
покрывавшей его.
- Хватит тут ползать! - Раздраженный женский голос.
Слабо сопротивляющегося малыша уволокли. Поздно. Карлик
уже стоял над решеткой и смотрел вниз. В глазах у него
мелькали осколки человека по имени Фури, того самого, что
давным-давно, в безоблачное, легкое и безопасное время,
продавал громоотводы.
Вилли содрогнулся от жалости. "О, мистер Фури, что они
сделали с вами! - думал он. - Что это было? Копер?
Стальной пресс? Как это было? Вы кричали? Плакали? Они
поймали вас, как кузнечика в коробку, и давили, пока не
осталось ничего. Ничего не осталось, мистер Фури, ничего,
кроме..."
Карлик. Не человек. Механизм. Не глаза. Камеры. Два
объектива уставились в темноту. Щелк. Снимок: прутья
решетки. А заодно и то, что под ней?
"На что он смотрит? - пытался сообразить Вилли. - На
саму решетку или на то, что внизу?"
Миг катастрофы все длился. Жалкое, искореженное
существо, в котором от человека оставалась лишь его
двуногость, не двигалось. Может быть, все еще
фотографировало?
На самом деле глаза-объективы куклы не замечали ни Джима,
ни Вилли, ни даже самой решетки. Но все очертания, цвета,
размеры фотокамера уродливого черепа зафиксировала надежно.
Придет время, изображение проявится, картинка будет
исследована, и тогда дикое, ссохшееся, потерянное создание
бывшего торговца увидит все. А потом? Месть? Уничтожение?
Клац-тук-щелк!
Бегут смеющиеся дети. Их текучая радость смыла Карлика,
он вспомнил о чем-то и поковылял дальше, выискивая сам не
зная что.
Выглянуло солнце. Двое мальчишек в яме едва дышали.
Джим, не заметив, крепко вцепился в руку Вилли Оба со
страхом ждали новых, более внимательных глаз.
Пять синих, красных и зеленых глаз убрались со стойки.
Чарльз Хэллуэй, получивший свой третий кофе, повернулся на
вертящемся стуле к странному посетителю.
Человек-в-Картинках в упор смотрел на библиотечного
уборщика. Хэллуэй благодушно кивнул, но Человек-в-Картинках
не ответил, не мигнул даже, и продолжал пристально
рассматривать соседа "Экий наглец", - подумал м-р Хэллуэй,
но отвести глаза уже не мог, он просто постарался придать
взгляду как можно больше спокойствия.
- Что закажете, мистер? - поинтересовался бармен.
- Ничего. - М-р Дарк все еще разглядывал отца Вилли. -
Я ищу двух парнишек.
"А то я не ищу!" - подумал Хэллуэй и расплатился. -
Спасибо, Нед, - спокойно поблагодарил он и встал. Уже
выходя, он заметил, как татуированный человек протянул руки
в сторону бармена, повернув ладони вверх.
- Парнишек ищете? - переспросил Нед. - Как звать,
сколько лет?
Дверь за Хэллуэем закрылась. М-р Дарк, не слушая
"болтовню бармена, проводил вышедшего внимательным взглядом.
Сначала Чарльз Хзллуэй по привычке двинулся в сторону
библиотеки, но тут же остановился и сделал движение в
сторону здания суда. Нет Он постоял, ожидая, не направит ли
его более точно интуиция, машинально ощупал карман пальто и
обнаружил, что забыл курево. Это внесло определенность в
его планы, и он зашагал к лавке Объединенной Табачной
Торговли.
Джим из ямы взглянул в небо.
- Вилли! - зашипел он - Смотри, твой отец! Он нам
поможет.
Вилли молчал.
- Ладно, я сам его позову!
Вилли схватил Джима за шиворот и отчаянно замотал головой
- Да почему? - едва слышно удивился Джим
- Потому, - шевельнулись губы Вилли
Потому... Он взглянул наверх. Отсюда отец казался даже
меньше, чем прошлой ночью со стены дома "Это все равно, что
позвать еще одного мальчишку, - подумал Вилли - Зачем он
нам? Нам нужен кто-нибудь важный, самый главный!" Вилли
приподнялся, заглядывая в окно лавки. Вдруг он ошибся, и
лицо отца на самом деле выглядит резче, взрослее,
мужественнее, чем показалось ему ночью, в призрачном лунном
свете? Нет. Все то же. Нервно бегающие отцовские пальцы,
неуверенный излом губ. Он даже табак толком купить не
может.
- Одну... вот эту... сигару мне за двадцать пять
центов.
- Ба! - прогудел м-р Татли. - Да вы никак разбогатели,
мистер Хэллуэй!
Чарльз Хэллуэй медленно вытаскивал сигару из
целлофанового пакетика. Он просто тянул время, ожидая
какого-нибудь движения во вселенной, знака, объяснившего бы
ему, что происходит... Почему он пошел этой дорогой? Зачем
ему сигара за 25 центов? Кажется, кто-то окликнул его по
имени. Он резко повернулся и обежал глазами толпу, яркие
пятна клоунов с афишами . никого не увидел и повернулся
снова прикурить от вечного синего газового пламени,
выглядывающего из янтарной трубки в стене табачной лавки.
Затянулся, выпустил струйку дыма, бросил сигарный кончик и
взглядом проводил его до металлической решетки. Стоп! Он
словно ударился о глаза, блеснувшие из-под земли. Чьи это
тени там? Джим! Вилли! Чарльз Хэллуэй пошатнулся и
попытался ухватиться за сигарный дым. Боже! Что они там
делают, в колодце под улицей? Он чуть было не наклонился,
но вовремя остановил себя и, как можно незаметнее, бросил
уголком губ:
- Вилли? Джим? Черт побери, что происходит?
В этот момент за сто футов отсюда Человек-в-Картинках
резко повернулся и вышел из забегаловки Неда.
- А ну, выбирайтесь! - распорядился Чарльз Хэллуэй.
Человек-в-Картинках, сам толпа посреди толпы, постоял
мгновение и направился к табачной лавке.
- Пап! Мы не можем. Ради Бога, не смотри на нас!
Человек-в-Картинках был футах в восьмидесяти.
- Мальчики, - растерянно произнес Чарльз Хэллуэй, -
полиция...
- Мистер Хэллуэй, - прервал его Джим, - не глядите, а то
нам конец. Человек-в- Картинках...
- Кто?!
- Ну, мужчина такой, в татуировке весь.
Перед глазами Хэллуэя возникли зрячие пальцы на стойке.
- Пап, ты лучше смотри вон на часы, а мы пока расскажем
тебе...
М-р Хэллуэй как мог небрежней выпрямился... и в этот миг
из-за угла появился Человек-в-Картинках Он тут же
остановился, изучая Чарльза Хэллуэя, разглядывавшего уличные
часы со странным усердием.
- Сэр, - звучно произнес Человек-в-Картинках
- Одиннадцать пятнадцать, - бормотал Чарльз Хэллуэй, не
выпуская сигары изо рта и рассматривая свои наручные часы.
- Так и есть, отстают на минуту.
- Сэр, - повторил Человек-в-Картинках.
Джим ухватился за Вилли, Вилли вцепился в Джима, когда на
решетке рядом с истертыми подошвами отца Вилли появились
крепкие чужие каблуки.
- Сэр, - снова повторил человек по имени Дарк, цепко
всматриваясь в черты лица Чарльза Хэллуэя, сравнивая их с
другими - "Объединенное шоу Кугера и Дарка" избрало двух
местных школьников - двух, сэр! - нашими почетными гостями.
- А при чем здесь... - начал Чарльз Хэллуэй, изо всех
сил стараясь не глядеть под ноги.
- Эти двое, - подкованные каблуки лязгнули о решетку, -
эти двое смогут прокатиться на всех аттракционах, побывать
на всех представлениях, пожмут руки всем нашим артистам и
вернутся домой с кучей волшебных подарков...
- Кто же эти счастливцы? - прервал его м-р Хэллуэй.
- Мы выбрали их по фотографиям, сделанным вчера у входа
на Карнавал. Помогите нам определить их, сэр, и вы
разделите с ними удачу. Вот они!
"Он увидел нас! - панически подумал Вилли. - О Боже!"
Человек-в-Картинках выставил вперед руки ладонями наружу.
Отец Вилли пошатнулся. С правой ладони на него смотрел
мастерски вытатуированный ярко-синей краской портрет
собственного сына. На левой ладони, как живое, улыбалось
лицо Джима.
- Вы знаете их? - От внимательного взгляда
Человека-в-Картинках не укрылась растерянность м-ра Хзллуэя.
И немудрено. У старика перехватило горло, и глаза
разъехались в стороны, словно его огрели дубиной по голове.
- Их имена?
"Молчи, папа!" - мысленно закричал Вилли.
- Я, собственно, не... - начал отец Вилли.
- Вы знаете их.
Протянутые вперед, требующие имен руки
Человека-в-Картинках слегка подрагивали, и вместе с ними
вздрагивали и страдальчески морщились лицо Вилли на правой
ладони, лицо Джима на левой ладони, лицо Вилли в яме под
улицей, лицо Джима внизу под решеткой.
- Сэр, вы же не хотите, чтобы мы не нашли наших героев?
- Нет, но...
- "Но"? - удивился м-р Дарк и подался вперед. Его
собственные глаза и глаза всех тварей, бродивших по прериям
его тела, вцепились в пожилого человека, стиснули со всех
сторон, завораживали тысячами взглядов. М-р Дарк придвинул
ладони еще ближе - Вы сказали "но"?
М-р Хэллуэй покрепче прикусил сигару.
- Пожалуй, я припоминаю...
- Что?
- Один из них похож...
- На кого?
"Папа, неужели ты не видишь, как он заинтересовался?" -
думал Вилли
- Мистер, - удивился Чарльз Хэллуэй, - да чего вы так
разнервничались из-за каких-то мальчишек?
- Я? Разнервничался? - Улыбка м-ра Дарка исчезла.
Похоже, он слегка опешил. - Сэр, я забочусь о своем деле, а
для вас это всего лишь нервы?
Отец Вилли смотрел, как перекатываются бугры мускулов под
легким костюмом его собеседника. Наверняка все кобры и
африканские гадюки, которыми расписан этот молодец, шипят и
скручиваются в клубки от злости.
- Один из этих сорванцов, - подчеркнуто медленно протянул
м-р Хэллуэй, - напоминает мне Милтона Блумквиста.
М-р Дарк стремительно сжал пальцы. Голову Джима сдавила
тупая боль.
- А второй, - почти ласково продолжал отец Вилли, -
второй похож на Звери Джонсона.
"Ну, папа, - внутренне возликовал Вилли, - ты - гигант!"
И тут же чуть не застонал от неожиданно обрушившейся боли
Это м-р Дарк сжал вторую ладонь.
- По-моему, они оба, - невозмутимо закончил м-р Хэллуэй,
- уехали на прошлой неделе в Милуоки.
- Вы лжете, - холодно произнес м-р Дарк.
Отец Вилли искренне возмутился:
- Что б я, да испортил победителям веселье?!
- Мы знаем имена мальчиков, - с расстановкой произнес м-р
Дарк, - мы узнали их десять минут назад. Просто хотели
удостовериться еще раз.
- И кто же они, по-вашему? - недоверчиво спросил отец
Вилли.
- Джим, - уронил м-р Дарк. - Вилли.
Джим скорчился в темноте, Вилли втянул голову в плечи.
Отцовское лицо оставалось глубоким омутом, в котором без
всплеска утонули два имени.
- Джим, значит? Вилли? Да их тут туча, Джимов и Вилли,
в таком городе, как наш, уж наверняка пара сотен наберется.
"Кто же нас выдал? - лихорадочно думал Вилли - Кто
рассказал? Мисс Фолей? Но ведь ее нет, она ушла, и дом со
льдистой занавеской пуст. А та девочка, рыдавшая под
деревом и так похожая на мисс Фолей? - спросил он себя. -
Ее ведь тоже нет. Может быть, парад подобрал ее? Она так
долго плакала, она так боялась... А если они пообещали, что
музыка, кони, трубы, весь этот шальной карнавальный мир
помогут ей, сделают взрослой, вырастят, покрутив вперед,
поднимут, утешат, прекратят этот ужас и вернут все, как
было? Да за это она скажет им все на свете Что наобещал,
что наврал ей Карнавал, когда они нашли ее под деревом?"
- Имена как имена, - гнул свою линию м-р Хэллуэй. - А с
фамилиями как?
М-р Дарк не знал фамилий Его космос, населенный
чудовищами, вибрировал и исходил потом, обволакивался дурным
запахом подмышек, шипел и ругался на мускулистых крепких
ногах.
- Сдается мне, теперь вы лжете, -удовлетворенно, с
незнакомой дотоле радостью выдохнул м-р Хэллуэй - Как это вы
не знаете фамилий? И с чего бы это вам, карнавальному
чужаку, лгать мне посреди улицы в моем собственном, хоть и
не Бог весть каком, городе?
Человек-в-Картинках сжал кулаки. Отец Вилли, слегка
побледнев, смотрел, как шевелятся суставы, загоняя ногти в
изображения двух мальчишеских лиц, упрятанных в эту прочную,
очень прочную тюрьму из сильной, живой плоти.
Внизу две тени молча метались почти в агонии.
Человек-в-Картинках смахнул с лица напряженное выражение.
Теперь он выглядел совершенно безмятежным. Только яркая
капля выкатилась из правого кулака, и такая же капнула из
левого. Обе пропали меж прутьев старой решетки на тротуаре.
Вилли перевел дух. Что-то сползло у него по щеке. Он
провел ладонью - на ней остался красный след. Вилли
посмотрел на Джима. Похоже, его тоже отпустило, он лежал
расслабившись и смотрел вверх.
Отец Вилли заметил кровь, сочившуюся из сжатых кулаков
Человека-в-Картинках, но не подал виду, а глядя ему прямо в
лицо, выговорил:
- Извините, приятель, больше ничем помочь не могу.
М-р Дарк повернулся на каблуках. Стальные набойки
высекли искры из прутьев решетки.
Из-за угла, размахивая в воздухе руками и яркими
цыганскими юбками, появилась Предсказательница Удачи, она же
- Пыльная Ведьма. Сегодня ее незрячие глаза скрывали
темно-синие стекла очков.
"Надо же, уцелела! - подумал Вилли. - Его ведь уволокло
тогда, должно было об землю зашибить, а вот не зашибло.
Теперь она взбесилась и не отстанет от меня!"
Его отец тоже увидел Ведьму и почувствовал, как кровь у
него в жилах загустела и потекла медленнее.
Толпа приветливо расступалась и добродушно обсуждала
яркие лохмотья этого удивительного существа. Многие с
улыбками прислушивались к ее прибауткам, чтобы запомнить и
потом пересказать в компании. Ведьма двигалась уверенно,
ощупывая город вокруг чуткими пальцами. При этом она
непрерывно не то пела, не то бормотала.
- Погадаю, услужу, все как есть наворожу. И про жен, и
про мужей, про девиц и про парней. Про удачу и про жизнь,
все мне ведомо, кажись. Приходи на представленье, погадаю в
воскресенье. Девице скажу, на кого он похож. А тебе
расскажу про всю ее ложь. Узнаешь его намерений цвет,
увидишь ее души букет. Далеко не уходи, в шатер заходи,
меня там найди.
Дети сразу пугались ее, а их родители - с развитым
чувством юмора, конечно, - их родители веселились, глядя на
забавную старуху и слушая ее бормотанье. Тем временем
древняя ворожея, с ног до головы покрытая пылью множества
живших на земле племен, все сплетала и разбирала меж пальцев
микроскопическую паутину, пылинки, мушиные крылышки,
микробов и бактерий, слюдяные чешуйки, корпускулы солнечного
света, преломленные уже явленными, а еще больше -
неявленными человеческими страстями.
Ребята изо всех сил вжались в стенки своего убежища.
Дребезжащий голос явственно доносился сверху.
- Слепа-то я - слепа. Но уж что вижу, то вижу. А вижу я
человека в соломенной шляпе - это осенью-то! И еще вижу - и
к чему бы это? - вот мистер Дарк стоит - привет, мистер
Дарк! - а с ним старик...
"Не такой уж он и старый!" - крикнул про себя Вилли.
Тень Ведьмы серым лягушачьим пятном накрыла яму. Теперь
Вилли видны были все трое.
М-ра Хэллуэя сотрясала внутренняя дрожь. У него возникло
ощущение длинных острых ножей, по очереди вонзающихся в
живот.
- О, это не простой старик, - вновь забормотала Ведьма и
вдруг замолчала. - А еще... - Шерсть у нее на носу
ощетинилась. Она по-птичьи завертела головой, пробуя
воздух, быстро пережевывая его серыми губами.
Человек-в-Картинках поторопил ее:
- Ну!
- Подожди! - выдохнула цыганка и ногтями принялась
скоблить незримый забор перед собой.
Вилли почувствовал, что еще секунда - и он не выдержит:
заскулит и затявкает от ужаса, как маленький щенок.
Пальцы Ведьмы медленно поползли вниз. Они чутко
прощупывали каждую полоску спектра, взвешивали каждый лучик
света. Вот-вот указательный палец вонзится в решетку на
тротуаре, означая роковое "там!"
"Папа! - взмолился Вилли. - Ну сделай что-нибудь!"
Человек-в-Картинках терпеливо ждал. Как только на сцене
появилась его лучшая ищейка, он успокоился и теперь
посматривал на нее с гордостью, чуть ли не с любовью.
- Вот... - Пальцы Ведьмы отчаянно вибрировали.
- Вот! - громко провозгласил м-р Хэллуэй.
Ведьма подскочила от неожиданности.
- Вот поистине замечательная сигара! - голосил отец
Вилли, картинно обернувшись к дверям лавки.
- Потише, любезный, - с досадой произнес
Человек-в-Картинках.
Мальчишки внизу подняли головы.
- Вот... - тянула свое Ведьма, пытаясь не упустить едва
пойманное ощущение.
- Только жаль - погасла! - вещал на всю улицу Чарльз
Хэллуэй. - Ну да ничего, дело поправимое. Сейчас прикурим.
- Он снова сунул кончик сигары в синее пламя.
- Вы не могли бы помолчать немного? - обратился к нему
м-р Дарк.
- Сами-то курите? - участливо поинтересовался м-р
Хэллуэй.
Ведьма, вконец расстроенная его неожиданным
словоизвержением, опустила руку, ушибленную громкими
словами, и стерла с нее пот; так протирают антенну
радиоприемника, чтобы избавиться от лишних помех. Затем она
снова простерла руку вперед, трепетными ноздрями чутко
пробуя эфемерные токи воздуха.
- Превосходно! - Из сигары м-ра Хэллуэя изверглось целое
облако дыма. Дивные густые клубы окутали гадалку. Она
закашлялась.
- Дурачина! - гаркнул, не сдержавшись,
Человек-в-Картинках. Но не понять было, мужчину или женщину
он имеет в виду.
- Отличная сигара! - продолжал восхищаться м-р Хэллуэй.
- Пожалуй, угощу-ка я и вас тоже! - С этими словами он
сотворил еще одну синюю тучу, почти совсем скрывшую Пыльную
Ведьму.
Она громко и обиженно чихнула раз, другой, забормотала
сердито себе под нос и заковыляла прочь.
Человек-в-Картинках схватил было отца за руку, но понял,
что зашел слишком далеко, признал свое нелепое поражение и
отправился вслед за цыганкой. В спину ему прозвучал
доброжелательный голос отца Вилли:
- Всего вам доброго, сэр!
"Вот это лишнее, папа", - подумал Вилли.
Человек-в-Картинках вернулся.
- Ваше имя, сэр? - напрямик спросил он.
"Не говори, не надо!" - напрягся Вилли. Его отец
поколебался немного, вынул сигару изо рта, стряхнул пепел и
ответил.
- Хэллуэй. Библиотечный работник, к вашим услугам.
Заглядывайте, если придется, - добавил он, подмигнув.
- Не сомневайтесь, Хэллуэй, обязательно загляну!
Ведьма, пританцовывая, поджидала м-ра Дарка на углу. М-р
Хэллуэй послюнявил палец, определил направление ветра и
послал в ее сторону очередное грозовое облако. Ведьма
затопотала на месте, повернулась и исчезла за углом.
Человек-в- Картинках сурово взглянул на старика, повернулся
и удалился широкими шагами, сжимая в кулаках ребячьи лица.
Из-под решетки не доносилось ни звука. "Как бы они там
не померли от страха", - с беспокойством подумал Чарльз
Хэллуэй. А Вилли внизу, с мокрыми от слез глазами, думал
совсем другое: "Господи! Как же я раньше не замечал? Он
же у меня высокий, выше Дарка ростом!"
Чарльз Хэллуэй все еще старался не смотреть на решетку.
От дверей табачной лавки уводили за угол редкие алые кляксы.
Они накапали из стиснутых кулаков м-ра Дарка. Отец Вилли с
удивлением оглядел и себя тоже и не мог не заметить то новое
- наполовину отчаяние, наполовину спокойная ясность, - что
появилось в нем за последние четверть часа, появилось и
совершило невозможное. Вряд ли он смог бы ответить, почему
назвал м-ру Дарку свое имя, но чувствовал, что поступил так,
как надо. Теперь он обращался к циферблату уличных часов с
длинной речью:
- Что-то происходит, братцы. Что-то надвигается. Хорошо
бы вам куда-нибудь деться до конца дня. Нам нужно выиграть
время. Тут важно решить, с чего начать. Вроде бы ни один
писаный закон пока не нарушен, но я чувствую, уже с месяц,
как чувствую: бедой запахло. У меня внутри что-то
подрагивает все время. Прячьтесь, ребята, прячьтесь. Я
скажу вашим матерям, что у вас появилась раб
_________________
О Деви! Ты-разум, небо, воздух, огонь, вода, земля. Ничто не существует вне тебя при твоем превращении. Ты стала священной королевой Шивы, чтобы изменить свою собственную блаженную форму сознания на форму мира.
|
| 08-10, 02:30 |
|
|
|
|
Страница 1 из 1
|
[ Сообщений: 6 ] |
|
Кто сейчас на конференции |
Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 0 |
|
Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
|
|
|
